Вечером пришла подруга Эрны, Герта Беринг. Худенькая, черноволосая, с серо-голубыми глазами, она была на год моложе Эрны. Мне пришлось снова показывать книги и фотографии. Она слушала меня самозабвенно, затаив дыхание. А потом спросила, можно ли еще раз, когда у нее будет время, посмотреть фотографии.

Вскоре я встретил Герту в городе. Мы немного прошлись. Она спросила меня, не трудно ли мне было расстаться с той чудесной страной, где я жил.

«Очень трудно, — ответил я. — Я едва привык здесь».

«Вы, наверно, оставили там друга вашей юности? Человека, к которому были привязаны всем сердцем?»

«А если так?»

«Вы ее ждали?»

«Я очень долго ждал ее. Надеялся, что она приедет ко мне. А недавно она умерла».

«От чего умерла?» — спросила Герта. Ее вопросы странным образом противоречили ее робкому виду. Я помедлил с ответом:

«Многие живут там у моря. И часто купаются, плавают. Она тоже жила на берегу и утонула во время купанья».

Герта надолго задумалась.

«Кто вам сказал?» — История эта, видно, так ее затронула, что она не могла сдержаться.

«За это время я сам побывал там на выставке в Сан-Паулу».

«Она, наверно, умерла от тоски. Если человек всю свою юность провел вместе с другим человеком… У меня такого не было».

«Она вышла замуж».

«Ну и что же? Несмотря на замужество, она, наверно, по-прежнему любила вас. И уплыв в море, задумалась, задумалась о вас и…»

Мы еще долго молча шли по улице.

«Как ее звали?»

«Мария Луиза».

«Вы, наверно, ее никогда не забудете».

«Забуду? Нет! Никогда. В ней была моя жизнь. Но с тех пор как она погибла, прошло много времени».

«Какого числа она погибла?»

«Этого, Герта, я не знаю. Забыл спросить… Вот мы и дошли до больницы. Пожалуйста, поужинайте с нами».

«Меня ждет отец, но попозднее я непременно приду».

Мы с Гертой часто совершали далекие прогулки. Она хорошо знала лес и горы, а я только сейчас начал ощущать всю прелесть мягкого и спокойного пейзажа нашей родины. Когда я говорил об этом, Герта радовалась. Само слово «тишина» связывалось для меня с холмами и густыми лесами, по которым мы бродили вместе. Слово «тишина» связывалось для меня с моей родиной. Мы побывали в местах, которые хранили память о Гёте. Его приводил сюда случай — герцогская охота или любовное приключение. Я не очень почитаю Гёте. Он кажется мне высокопарным, упоенным собственным благородством, постоянно думающим о потомках, в то время как его современники тяжко трудились и нуждались в помощи.

Но я не решился сказать Герте всего, что думаю. Уж очень это не совпадало с тем, что стремился выразить сам Гёте и за что его прославляют потомки. Я промолчал — мне совсем не хотелось обижать Герту. Ее приучили в школе и дома видеть в Гёте высшее существо. От этого я мог бы отучить ее лишь постепенно. Мы поднялись на гору, которую называют Петушиный гребень. Герта дала мне прочесть знаменитое стихотворение Гёте «Горные вершины…» Я заметил, что она наблюдает за мной — произвели ли на меня стихи должное впечатление.

«Это одно из самых прекрасных стихотворений о природе на немецком языке», — сказал я.

Тогда она спросила, что я под этим понимаю. И неужели можно представить себе что-нибудь более прекрасное.

«Конечно, Герта, такое, например, стихотворение о природе, где возвышенными словами говорится не только о деревьях и птицах, но и о человеческой жизни со всеми ее радостями и муками».

Она спросила, могу ли я перевести ей какое-нибудь испанское стихотворение, что-нибудь Гарсиа Лорки, которого убили фашисты? Я рассказывал ей о нем.

Подумав, я перевел ей стихотворение о девушке, возлюбленный которой был уверен, что она невинна, пока она не сбросила всех своих юбок и корсажей и не легла с ним в высокую траву. Мне не пришло сразу в голову, что это стихотворение вряд ли подходит молоденькой девушке из Ильменау, что она едва ли его поймет.

Я переводил ей также стихи Мачадо, который умер в концлагере. Они были ей понятнее. Как-то мы заговорили о бое быков, и я попытался объяснить ей, что бой быков — не варварское убийство беззащитного животного, а символ — в угрожающей близости быка испанцы видят символ смерти.

Я рассказывал ей о Мексике, где не был, рассказывал, что там художников больше, чем поэтов, и обещал показать позже репродукции с фресок. Вся история Мексики изображена на этих фресках. Мне говорили друзья, что индейцы привязывают своих мулов к дереву, вместе с женой и детьми подходят к фрескам и рассказывают им все, начиная от Кортеса и его злодейств до белой лошади Сапаты.

Потом мы заговорили о великом бразильском скульпторе Алейжадинью, и Герта попросила меня вечером еще раз показать ей фотографии.