Не существует ни узкого принципа, ни ограниченной области, которые могли бы быть навязаны Кармайогину в качестве его правила или сферы его деятельности. Истинно вот что: каждый вид работ, маленьких для представления или великих, узких по размаху или широких, может быть равно использован в достижении освобождения или для самидисциплины. Истинно также и то, что после освобождения человек может находиться в любой сфере жизни и в любом роде деятельности, и исполнять там свое существование в Божественном. В соответствии с тем, как им движет Дух, он может оставаться в области, предназанченной ему рождением и обстоятельствами, или сломать этот каркас, и идти вперед, к беспрепятственной деятельности, которая станет подходящим телом для его увеличившегося сознания, и более высокого знания. Для направленного вовне взгляда людей внутреннее освобождение может не вызвать видимых изменений в его наружных действиях; или, наоборот, свобода и бесконечность внутри могут транслировать себя во внешние динамические работы настолоко широкие и новые, что всеобщее внимание будет привлечено этой новой силой. Если таково намерение Высшего в ней, освобожденная душа может удовольствоваться едва различимым и ограниченным действием в старом человеческом окружении, которое никак не стремится изменить свои внешние проявления. Но она может также быть призвана к работе, которая не только меняет формы и область ее собственной внешней жизни но, не оставляя ничего вокруг себя неизменным и незатронутым, создает новый мир и новый порядок.

**

Нас может преследовать распространенная идея, что единственная цель освобождения - гарантировать индивидуальной душе свободу от физического перерождения в нестабильной жизни вселенной. Если эта свобода однажды обеспечена, для нее не существует дальнейшей работы в жизни здесь или где-либо еще, кроме того, чего требует продолжающееся существование тела, или обуславливают неисчерпанные последствия прошлых жизней. Это немногое, быстро исчерпываемое или истребляемое огнем Йоги, прекратится с уходом освобожденной души из тела. Цель, состоящая в уходе от перерождения, давно уже закрепленная в индийской ментальности в качестве высшей цели души, заменила наслаждение небес, прежде закрепленную в ментальности преданных в качестве божественной приманки.Индийская религия также поддерживала этот более ранний и низкий призыв, когда грубая внешняя интерпретация Ведических гимнов была доминирующим убеждением, и дуалисты в поздней Индии также делали это частью своего высшего духовного мотива. Несомненно, освобождение от ограничений разума и тела в вечный мир, покой, молчание Духа, является более высоким призывом, чем предложение небес ментальных радостей или увековеченных физических удовольствий, но это тоже, в конце концов, является приманкой; его настояние на усталости разума от жизни, на уклононении жизненного существа от приключения рождения, задевает струнку слабости, и не может быть высшим мотивом. Желание личного освобождения, какой бы высокой ни была его форма, является порождением эго; оно полагается на идею нашей собственной индивидуальности, оно желает своей личной пользы или благосостояния, оно стремится к освобождению от страданий, оно взывает об угасании тревог становления и делает это высшей целью нашего существования. Подняться над желанием личного освобождения необходимо для полного отвержения этой основы эго. Если мы стремимся к Божественному, это должно происходить ради Божественного, а не для чего-нибудь еще, потому что это высший зов нашего существа, глубочайшая истина духа. Преследование освобождения, свободы души, реализации нашего истинного и высшего "я", союза с Божественным оправдано только потому, что это высочайший закон нашей природы, потому что это - влечение того, что является низшим в нас к тому, что является высшим, потому что это - Божественная Воля в нас. Это - его достаточное оправдание, и его единственное, самое истинное обоснование; все остальные мотивы - лишь его разрастания, минорные или эпизодические истины или полезные приманки, которые душа должна оставить, как только их полезность кончилась, и состояние единства с Высшим и со всеми существами стало нашим нормальным сознанием, а блаженство этого состояния - нашей духовной атмосферой.

Часто мы видим, как это желание личного спасения пересиливается другим притяжением, которое также принадлежит к высшему обороту нашей природы, и которое отмечает неотъемлемую характеристику действия, которое должна преследовать освобожденная душа. Это то самое, что подразумеватся в великой легенде об Амитабха Будде, который повернул назад, когда его дух был на пороге Нирваны, и дал обет никогда не пересекать его, пока хоть одно существо остается в страдании и Неведении. Именно это лежит в основе возвышенного стиха Бхагавата Пураны: "Я не хочу ни высшего состояния со всеми его восемью сиддхи, ни прекращения перерождений; могу ли я принять на себя печаль всех существ, что страдают, и войти в них для того, чтобы они могли стать свободными от горя." Именно это вдохновило замечательный пассаж из письма Свами Вивекананды: "Я утратил всякое желание собственного освобождения," - писал великий ведантист - "могу ли я рождаться снова и снова и выстрадать тысячу несчастий, для того чтобы поклоняться единственному Богу, который существует, единчтвенному Богу, в которого я верю, общей сумме всех душ, - и выше всего, мой Бог грешный, мой Бог отверженный, мой Бог бедняк всех национальностей, всех видов - особый объект моего поклонения. Он, кто низок и высок, святой и грешник, бог и червяк, Ему поклоняйтесь, видимому, известному, реальному, присутствующему везде; сбросьте всех остальных идолов. В ком нет ни прошлой жизни, ни будущего рождения, ни смерти, ни ухода, ни прихода,в ком мы всегда были и всегда будем едины, Ему поклоняйтесь; сбросьте всех остальных идолов."

В двух последних предложениях заключается, на самом деле, вся суть дела. Истинное спасение, или истинная свобода от цепи перерождений состоит не в отвержении земной жизни, и не в индивидуальном бегстве посредством духовного самоуничтожения, точно так же как истинное отречение состоит не просто в физическом оставлении семьи и общества; оно состоит во внутреннем отождествлениие с Божественным, в котором нет ограничений прошлой жизни и будущего рождения, но вместо этого - вечное существование нерожденной Души. Тот, кто свободен внутренне, даже совершая действия, не делает ничего вообще - говорит Гита; ведь это Природа работает в нем под контролем Господина Природы. Равно, если он сто раз принимает тело, он свободен от любой цепи перерождений или механического колеса существования, поскольку он живет в нерожденном и неумирающем духе, а не в жизни тела. Поэтому привязанность к бегству от перерождений является одним из идолов которого садхака интегральной Йоги должен разбить и отбросить от себя. Ведь его Йога не ограничивается реализацией Трансцендентного позади всего мира индивидуальной душой; она объемлет также реализацию Универсального, "общей суммы всех душ", и не может, стало быть, заключаться в движении личного спасения и бегства. Даже в своем превосхождении космических ограничений он все-таки един со всеми в Боге; божественная работа во вселенной для него остается.

**

Эта работа не может быть закреплена никаким разумом созданным правилом или человеческим стандартом; ведь его сознание ушло от человеческого закона и границ, и перешла в божественную свободу, прочь от правления внешнего и преходящего в самоуправление внутреннего и вечного, прочь от связывающих форм конечного в свободное самоопределение Бесконечного. "Как бы он ни жил и не действовал" - говорит Гита - "он живет и действует во Мне". Правила, которые устанавливает человеческий интеллект, нельзя применять к освобожденной душе, - посредством внешних критериев и тестов, которые предписывают их ментальные ассоциации и суждения, его невозможно оценивать; он вне узкой юрисдикции этих ошибочных судов. Совершенно не имеет значения, ности ли он одеяние аскета, или ведет богатую жизнь главы семьи; посвящает ли свое время тому, что люди называют святыми трудами, или разносторонним мирским видам деятельности; посвящает ли себя задаче непосредственно вести людей к Свету, как Будда, Христос или Шанкара, или правит царствами, как Джанака, или предстает перед людьми, как Шри Кришна, в качестве политика или военачальника; что он ест или пьет; каковы его привычки или занятия; терпит он поражение или преуспевает; послужит ли его работа созиданию или разрушению; поддерживает или восстанавливает он старый порядок, или трудится, чтобы заменить его новым; объединяется ли с теми, кого людям нравится почитать, или с теми, кого их чувство высшей праведности изгоняет и порицает; одобряются ли его жизнь и деяния его современниками, или он осужден как обманщик людей и подстрекатель к религиозной, моральной или социальной ереси. Он не руководствуется суждением людей, или законами, установленными невежественным; он повинуется внутреннему голосу и движим невидимым Могуществом. Его реальная жизнь происходит внутри, и этой ее разновидностью он живет, движется и действует в Боге, в Божественном, в Бесконечном.

Но, хотя его действие не управляется внешним правилом, одно правило в нем будет соблюдаться, и оно не является внешним; оно не будет диктоваться личным желанием или целью, но будет частью сознательной, и, в конечном счете, хорошо упорядоченной, будучи самоупорядоченной, божественной работы в мире. Гита провозглашает, что действие освобожденного человека не должно управляться желанием, но к сохранению мира, руководству им, ведению, побуждению, поддержанию ведет назначенный ему путь. Это указание было интерпретировано так: мир является иллюзией, в которой большинство людей должно оставаться, поскольку они не готовы к освобождению, и он должен внешне действовать так, чтобы лелеять в них привязанность к их привычным работам, установленным для них социальным законом. В таком случае это было бы жалким и смешным правилом, и каждое благородное сердце отвергло бы его, чтобы следовать божественному зову Амитабха Будды, возвышенной молитве Бхагаваты, страстному стремлению Вивекананды. Но если мы скорее согласны со взглядом, что мир является божественно управляемым движением Природы, выходящей в лице человека навстречу Богу, и что это работа, о которой Господин Гиты говорит, что он вечно занят ею, хотя нет ничего такого, чего он не имеет или должен достичь, тогда у этого великого указания появляется более глубокий и истинный смысл. Участвовать в этой божественной работе, жить для Бога в мире будет правилом Кармайогина; жить для Бога в мире и, следовательно, действовать так, чтобы Божественное могло все более и более проявлять себя, и мир шел вперед каким угодно из путей своего смутного паломничества, и подходил все ближе к божественному идеалу.

Как он будет делать это, каким именно способом, не может быть определено никаким общим правилом. Оно должно развиться или определиться изнутри; решение принимается Богом и нами, Высшим "Я" и индивидуальным "я", которое является инструментом работы; даже до освобождения, именно из внутреннего "я", как только мы начинаем осознавать его, растет поддержка, духовно определенный выбор. Полностью и только изнутри должно приходить знание о том, какая работа должна быть сделана. Не существует исключительной работы, нет закона или формы или внешне закрепленного или неизменного способа работы, который можно назвать способом работы освобожденного существа. Выражение, использованное в Гите, чтобы описать эту работу, которая должна быть сделана, было интерпретировано в том смысле, что что мы должны выполнять свой долг, не заботясь о плодах. Но это концепция, порожденная европейской культурой, которая является скорее этической, чем духовной, и скорее внешней, чем внутренне глубокой в своих концепциях. Такой общей вещи, как долг, не существует, мы имеем только обязанности, часто конфликтующие друг с другом, и они определены нашим окружением, нашими социальными отношениями, нашим внешним положением в жизни. Они имеют большое значение в тренировке незрелой моральной природы и установлении стандарта, который отбивает охоту действовать у эгоистического желания. Уже было сказано, что пока искатель не имеет внутреннего света, он должен руководствоваться лучшим светом, который у него есть, и долг, принцип, дело - это некоторые из тех стандартов, которые он может временно устанавливать и соблюдать. Долг солдата - сражаться, когда приказывают, даже стрелять в своих собственных детей и родственников; но этот стандарт, или любой из ему подобных не может быть навязан освобожденному человеку. С другой стороны, любить или испытывать сочувствие, повиноваться высочайшей истине существа, следовать указанию Божественного - это не обязанности; эти вещи являются законами Природы, когда она поднимается к Божественному; истечением действия из состояния души, высокой реальностью духа. Действие освобожденного исполнителя работ должно быть именно таким истечением из души; оно должно приходить к нему или выходить из него, как естественный результат его духовного единения с Божественным, а не формироваться с помощью поучительной конструкции ментальной мысли и воли, практического рассудка или социального сознания. В обычной жизни руководством являются правило, стандарт или идеал, сконструированные лично, социально, или традицией; когда же однажды началось духовное путешествие, они должны быть заменены внутренним и внешним правилом жизни, необходимым для нашей самодисциплины, освобождения и совершенства, способом жизни, соответствующим пути, которому мы следуем, или предписанным духовным руководителем и мастером, Гуру, или же продиктованным нашим внутренним Руководителем. Но в окончательном состоянии бесконечности и свободы души все внешние стандарты замещаются или откладываются в сторону, и все, что остается - это спонтанное и интегральное повиновение Божественному, с которым мы едины, и действием, спонтанно исполняющим интегральную духовную истину нашего существа и природы.

**

В этом более глубоком смысле, в котором мы должны воспринимать указание Гиты, действие, определенное и управляемое природой, должно быть нашим законом работ. Конечно, имеются в виду вовсе не поверхностный темперамент или характер привычных импульсов, но, в буквальном смысле санскритского слова, наше "собственное существо", наша сущностная природа, божественное вещество нашей души. Что бы ни вырастало из этого корня, что бы ни проистекало из этих источников - это является глубоким, сущностным, верным; остальное же - мнения, импульсы, привычки, желания - могут быть просто поверхностными формациями, или случайными причудами существа, или наложениями извне. Они движутся и меняются, но это остается постоянным. Мы - это вовсе не исполнителные формы, принятые Природой в нас, и не наши устойчиво закрепленные способы выражения, именно духовное существо в нас - и это включает также его становление душой - то, что сохраняется с течением времени во вселенной.