— На, возьми бабки! — Еремей протянул другу деньги, а сам повернулся в ту сторону, в которую ретировался кричащий сумасшедший и откуда теперь доносились его нервные сердитые возгласы. — Бери давай! Пока что я у тебя еще не на содержании!

— Ничего-ничего, пусть это станет скромным авансом! Да у меня мелочи полные карманы, сейчас просто разорвутся, а кто потом будет штопать? — Сидеромов получил свою покупку и протянул другу его долю: — Пожалуйста, только ты все сразу не хавай, а то простудишься!

— Ага, простудифилисом заболею! — Уздечкин принял гостинец и пробежал по упаковке глазами. — Да ты еще и шоколадное взял! Ну все, нам теперь в КПЗ лучше не попадать!

— А я, честно говоря, туда пока и не собираюсь! — Геродот быстро развернул фольгу и коснулся языком шоколадной оболочки. — А полизать-то его хоть можно?

— Вот с этого-то все и начинается! — Еремей тоже начал лакомиться. — Глянь, какие танцоры!

Перед стенами бывшего Дворца культуры, а ныне прибежища бесчисленных офисов неуклюже, но резво выплясывали две фигуры. Это были женщина-карлик и мальчик лет десяти с почерневшим от холода лицом. Оба были бедно и плохо одеты. Карлица била по поребрику каблуками красных резиновых бот, которые, судя по мелькающим из-под рваной зеленой юбки белым, в синяках, икрам, были одеты на босу ногу. На карлице угадывался плеер с наушниками, под аккомпанемент которого она, видимо, и танцевала. Неожиданно женщина начала мычать и объясняться с мальчиком языком жестов.

— Да она, кажись, еще и глухонемая?! — толкнул друга в бок Уздечкин. — У тебя как, таких девчонок еще не было?

— А ты ее правда очень хочешь? — Сидеромов заговорщически зашептал Еремею в ухо: — Могу тебе это устроить. За сколько мне ее заряжать?

— Только после тебя! — невольно поперхнулся мороженым Еремей. — Ты, кстати, и шкета ее заодно проверь, мы его Марику презентуем.

— А ты думаешь, Марик — он все-таки наш, да? — высоким гнусавым голосом протянул Сидеромов. — Я, кстати, об этом тоже догадывался! Уж слишком много он нам о понятиях толкует!

Геродот неожиданно замялся, замолчал и повернулся в сторону гудящего проспекта. Уздечкин осторожно заглянул через его плечо и заметил на глазах друга слезы.

— Ты чего, из-за бати, да? — Еремей посмотрел на свое мороженое, прикидывая, удобно ли будет его сейчас доедать, когда его друг плачет, и, решив не заморачиваться, метнул его в сторону проспекта, с запозданием соображая, что мороженое летит в сторону припаркованной несвежей иномарки. — Извини, я тут треплюсь, а у тебя всамделишное горе.

Мороженое угодило в боковое стекло, за которым тотчас обозначилась морда ризеншнауцера, внимательно посмотревшего в сторону молодых людей.

— Да нет, Ерема, ничего. Это так, вдруг я почему-то вспомнил, как он меня в детстве на плечах таскал. Вообще, до меня еще просто не дошло то, что его уже нет в живых. Я такое вполне допускаю. Где-то даже, кажется, слышал, что все события осознаются нами не сразу: вначале записываются, потом расшифровываются, ну и так далее, наподобие как в компьютере, — Геродот скомкал свой кусок целлофана и бросил его в автомобильное стекло. Собака запрыгала и залаяла, посчитав, видимо, что эта акция была неслучайной. — Ну и рожа у этой хрени, прямо как у черта!

— Интересно, а какое табло у его хозяина? — Уздечкин засунул безымянные пальцы под нижнюю губу и растянул ее в стороны, а указательными пальцами нажал под нижние веки и оттянул их вниз, образовав гримасу, и приблизился к автомобильному стеклу. — Как ты думаешь, я ему понравлюсь?

— За него не ручаюсь, но для меня ты всякий хорош! Да ты и сам это знаешь! — Геродот потянул друга за полу кожаной куртки. — Пойдем лучше за нашей капустой!

— Я каждый раз, когда в нашей конторе бабки получаю, потом не могу понять, насколько нас по факту опустили, — Еремей двинулся вперед своей размашистой походкой, чуть не задев какую-то пожилую особу, нагруженную картоном. — Тоже ведь бизнес!

— Да, это сложно, — согласился Сидеромов. — Тем более эта система белых и черных денег: одни по одной ведомости, другие по второй, третьи чистоганом, четвертые от старшего по объекту — тут и правда сам черт ногу сломит!

— А по скольку вообще у нас сейчас за смену чистоганом выгорает? — Еремей скосился на спутника. — Я этого чего-то тоже не уразумею.

— Ну считай, если каждый из нас дежурит в среднем по десять вахт в месяц, а на руки мы получаем три — три с половиной, — прикинул Геродот. — Значит, и выходит у нас за одни сутки где-то по десять, ну максимум по двенадцать бакинских на рыло.

— Копейки! — Еремей отхаркнулся и смачно сплюнул. — А сами они знаешь, сколько на нас имеют? Узнаешь, так закачаешься!

— Немного догадываюсь, — Геродот вздохнул и повел плечами. — Конечно, это гроши, я с тобой согласен. А что ты можешь предложить взамен? В бандиты податься?

— А что нам еще остается? На этих боях без правил, я так понял, тоже особо крутых бабок не заработаешь, — с негодованием на ходу ударил правым кулаком в собственную раскрытую левую ладонь Уздечкин. — Ну как не заработаешь! Конечно, на каком-то уровне что-то, наверное, можно срубить, но пока ты до этого уровня доберешься, так все свое здоровье потеряешь или вообще на тот свет отправишься! Я в этом уже на собственной шкуре убедился!