Однако прежде, чем я успела что-либо на это ответить, дверь снова открылась и на пороге возник ректор. Судя по его взгляду, он не ожидал увидеть здесь Нормана и был не очень доволен тем, что увидел.

Я решила, что мне лучше поскорее удалиться, поэтому быстро попрощалась, ни к кому конкретно не обращаясь, и выскочила в коридор. И тут же замерла из-за внезапно пришедшей в голову идеи.

Это было глупо. Норман и ректор могли вовсе не разговаривать друг с другом или говорить о чем-то скучном. И вообще едва ли они станут обсуждать меня, но… вдруг?

Быстрее, чем успела все обдумать, я скользнула в крошечную комнатку, находящуюся рядом с преподавательской.

— Оставил бы ты девочку в покое, Ян, — сокрушенно сказал ректор, когда мне удалось проявить на стене одностороннее окошко.

— Меньше всего я хочу лишний раз нарушать ее покой, — сдержанно ответил Норман, не глядя на ректора.

— Тогда зачем ты ее мучаешь? Ей и так нелегко. Узнать такое… Даже представить себе страшно, каково ей. Не каждый взрослый с таким мог бы справиться, а она еще почти ребенок.

— Ей двадцать три года, Эйб. Она не ребенок, она взрослая женщина. Прекрасная, умная, тонкая, сильная, искренняя и нежная женщина. Она справится. Она справится с чем угодно в этой жизни. Я это точно знаю, потому что я знаю ее лучше, чем она сама себя знает.

В его тоне в этот момент было столько восхищения и столько нежности, что у меня в груди разлилось тепло, от которого защипало глаза. Слова прозвучали абсолютно искренне. Не поверить в то, что Норман действительно так считает, я не смогла бы при всем желании. Которого у меня не было. Да и зачем ему врать ректору?

Однако вопросы ректора тут же вернули меня с небес на землю:

— Ее? Или Рону?

— Да причем тут Рона! — внезапно вспылил Норман. — Ее нет. Ее нет уже пять веков! Ничто ее не вернет. Почему я один понимаю это? Вы совсем запутались в ваших суевериях. Окружили ревоплощение домыслами, которые не имеют под собой никаких оснований, но в которые вам так хотелось верить. И вы поверили. Я знаю, уходить в небытие страшно, но обманывать себя — это не выход. Умирая, мы умираем. Точка. Нет второго шанса, нет второй попытки.

— Откуда ты можешь это знать? — ректор плюхнулся в кресло, достал откуда-то самокрутку, повертел ее в руках, но закуривать не стал. Вместо этого он недовольно посмотрел на Нормана. — Не дураки же писали Теорию о Развоплощении.

— О, в этом я уверен, — хмыкнул Норман, покачав головой. А потом взглянул на ректора, как мне показалось, с обидой. — Эйб, по-твоему я хочу, чтобы Таня превратилась в Рону? Ты правда в это веришь? И в то, что перстень может поспособствовать этому?

Ректор пожал плечами и снова сосредоточил свое внимание на самокрутке.

— Я видел тебя, когда ты появился здесь. Видел твою реакцию, когда ты узнал, что Роны давно нет. И когда ты узнал, как именно все закончилось. Ты жить не хотел.

— Это было одиннадцать лет назад, — напомнил Норман. — Ты был моим другом все эти годы. Единственным другом. Ты видел, как я живу, как я меняюсь. До того, как появилась Таня, ты был единственным близким мне человеком. Как ты можешь считать меня монстром, способным загубить жизнь ни в чем неповинной девушки ради возрождения другой? Я не понимаю, как ты можешь считать подобным монстром Рону? Думаешь, она бы смогла жить с этим? В чужом теле, зная, что фактически убила его хозяйку? Она была хорошим человеком…

— Все хотят жить, Ян — перебил его ректор, ничуть не смутившись. — И я не считаю монстром того, кто просто борется за право жить. А что касается тебя… — На губах ректора появилась незнакомая мне улыбка. — Знаешь, ты мне нравишься. Ты мне всегда нравился, честно. Я люблю тебя почти как сына, которого у меня никогда не было. И я знаю, что ты целеустремлен, упрям и не умеешь отступать. Но я никогда не знаю, ни что творится в твоей голове, ни что у тебя на сердце. Можешь ли ты любить эту девочку сильнее своей королевы? Да демон тебя разберет. Но дело-то в том, что даже она не верит тебе. А ведь она тебя любит куда сильнее, чем я.

Норман так резко опустился в кресло, словно у него внезапно кончились силы и он больше не смог стоять. На его лице появилось отчаяние, смешанное с безысходностью.

— Она не верит мне, потому что не верит в себя. Она думает, что, выбирая между ними, я бы выбрал Рону.

Ректор несколько мгновений с интересом разглядывал его лицо, а потом мягко поинтересовался, понизив голос:

— Ян, сам-то ты во что веришь?

— Я верю в то, что Таня — лучшее, что случилось в моей жизни с тех пор, как меня выбросило сюда. И я должен был говорить ей об этом каждый раз, как мы были вместе. Но я почему-то считал, что все и так понятно. И не говорил.