– Какая?
– Тут же отозвался японец.

– Ты пишешь доклады и обзоры начальству. Пишешь много и по самым разным темам. Более того, я знаю, что к твоему мнению прислушивается высшее военное руководство империи. Может быть, тебя не все в генштабе любят, но твои советы слушают.

– С чего ты взял?

– А это не так?
– Пристально посмотрел я ему в глаза. В этот раз взгляд пришлось отводить сестричке, сделавшей вид, что она очень заинтересовалась волнами за стеклом иллюминатора.

– Так вот, когда ты напишешь свой доклад по северной кампании и по своему опыту работы с русскими, а тебя обязательно попросят это сделать, то в нем будет одна ключевая мысль: воевать с Россией никак нельзя. Война обернется катастрофой для обоих государств и проигрышем для империи. Я не прошу от тебя хвалить русских или что-то вроде того, вовсе нет... Найди железные и убедительные аргументы для руководства империи сам, ты же хороший менеджер, ты сможешь. Не мне тебя учить, как писать докладные. Нам нечего делить - в этом мире у руля наших государств стоят более-менее адекватные люди, а идеологических противоречий между нами нет. Не надо повторять ошибок нашего мира и валить этот мир во всеобщую бойню.

– Хочешь использовать меня как агента влияния?
– Скривилась сестричка.

– Как тебе будет угодно. Ты слышал мою единственную просьбу.

– Ладно, - сделав паузу, серьезно кивнул японец.
– Я напишу такой доклад. Я бы написал его и без твоей просьбы - поверь, я вовсе не желаю воевать с тобой и со всем миром. Будет так, как ты хочешь, обещаю.

Глава 19. Возвращение.

Как же хорошо быть дома! Пусть пока и не в Питере, но среди своих, на российском боевом корабле. Попариться всласть в корабельной бане, отдыхая душой и телом после холодов и лесных ночевок, когда приходилось спать, не снимая летного комбинезона. Приятно покряхтеть, пока Юлька охаживает мою худую спину распаренными березовыми веничками, выпить горячего чаю из самовара, закусив его бубликами, а затем снова надеть чистую отглаженную офицерскую форму, с триколором, орлами, наградами и золотыми погонами. Приятно чувствовать себя снова русским офицером, а не "добровольцем" с непонятным статусом.

Командир крейсера, Зиновий Федорович Валк, наш старый знакомый еще по дакийской компании, принял моих магов как родных, а меня так и вообще поднял с палубы, прижал к себе и расцеловал в щеки словно дочку, щекоча бородой и дыша свежими алкогольными парами.

– Что же ты доченька, такая худая и побитая?
– Жалостливым тоном сказал капитан, после дружеских объятий, поставив меня на палубу.
– Лица на тебе нет, одни глаза только и остались, не кормили тебя, что ли, басурмане имперские? Эй архаровцы!
– Гаркнул он столпившимся позади на палубе матросам, с любопытством смотревших на прибытие батальона магов.
– Баня для госпожи подполковника готова?

– Сей минут будет, вашблагородие!
– Отозвался тут же подскочивший вестовой.
– Сделаем в лучшем виде!

От кого другого я бы такой фамильярности в жизни не потерпел, хотя целуются по-приятельски в щеки в этом мире довольно часто, никто в этом ничего предосудительного не видит. Но капитан первого ранга Валк другое дело. Такой вот он дядька, даже не знаю, как сказать...позитивный, что ли. Пьет, как он выражался "в свою плепорцию", но дело свое знает и делает отменно. Фамильярничает, но чувствуешь, что от чистого сердца и полноты чувств. Один маленький факт - командир Меркурия почти каждый день обедал с офицерами крейсера в кают-компании. Вы спросите "а что в этом особенного"? А особенность была - в русском императорском флоте этого мира по укоренившемуся обычаю командир корабля в кают-компанию не имел права входить без особого приглашения, если, конечно, дело не касалось неотложных надобностей или корабль не вел боевых действий. Кают-компания служила местом для офицерских собраний, где во время еды они вели разговор без чинов, как равные, в том числе могли между собой критиковать командира и начальство. Командира корабля обычно офицеры приглашали на совместные обеды по воскресеньям и по праздникам, если отношения на корабле сложились, а в остальные дни вестовой относил еду ему в каюту. Но на Меркурии этого обычая не придерживались, тут экипаж жил действительно как одна семья. И это были не просто слова.

В прошлое плавание офицеры рассказали мне одну историю о своем командире. Как-то раз матрос с Меркурия накуролесил в порту Николаева, был пойман армейским патрулем и посажен на гауптвахту. Валк, когда узнал об этом, тут же отправил сообщение коменданту порта: прошу выдать проштрафившегося на корабль, он будет наказан по всей строгости морских законов. Но комендант заупрямился, и ответил отказом. Тогда Валк с тремя добровольцами из матросов на шлюпке отправился на берег. Вчетвером они запросто разоружили часового у гауптвахты, попросту отобрав и разрядив его винтовку, а затем Валк вошел в кабинет начальника гауптвахты, со словами "посторонись голубчик" забрал у него ключи, которые оказались даже не заперты в сейфе, и в два счета освободил матроса. Когда шлюпка с беглецом причалила к крейсеру, командир велел тут же поднимать якорь - дел в Николаеве у него уже не было. Но история приняла скверный оборот: сначала из порта отсемафорили "приказываю немедленно опустить якорь", а затем, когда на приказ не отреагировали, последовало следующее сообщение: "Меркурию оставаться на своем месте. Отплывать запрещаю, орудия порта наведены на крейсер! Комендант порта".

– Ха!
– Только и сказал на это Валк.
– Экипаж, боевая тревога! Артиллеристам внимание: расстояние пятнадцать кабельтовых, прицел тридцать! Цельтесь братцы вон по тому белому домику на отшибе. Сигнальщик семафорь ответ: мы отчаливаем. Орудия крейсера наведены на дачу коменданта порта. Целую, Валк.

Так Меркурий и ушел из Николаева, приказа на открытие огня не последовало.

Потом армейские подняли жуткую вонь, требуя во что бы то ни стало покарать своевольного командира крейсера. Но флотские уперлись. Узнав о произошедшем, они сначала ржали всем штабом флота, от адмиралов до последнего денщика, а затем решили своего капитана просто так не сдавать и начали сознательную бюрократическую волокиту, выясняя кто кому подчиняется, и какое начальство в каком порядке должно разбирать поступок офицера: армейское или флотское. В итоге вся эта тяжба дошла аж до самого Николая, который, когда ему доложили об инциденте, будучи в хорошем настроении, лишь улыбнулся в усы и изрек: "победителей не судят". Но том в деле и была поставлена точка.