— Алло! Машинист? Это действительно машинист? Что значит «пошла на хуй»?

— Ты слышишь меня, дитя мое?

— Я слышу тебя, Цветастый и Пестрый.

— Ты знаешь, что сегодня за день, девушка?

— Нет, Владыка. Я молода и не знаю счета.

— Сегодня день Хун-Ахпу-Вуч. День «Семь-Сумчатая-Крыса». Ты знаешь, что делают люди моего народа в этот день?

— Нет, Сердце Небес.

Девушка Шкик говорила, зажмурив глаза. Ребенок сопел ей в левое ухо. Теплый живот прижимался к татуировке на левой лопатке.

— Ты знаешь, что нужно делать, Шкик?

— Я знаю, Владыка Зеленой Чаши, Владыка Нефритовой Чаши.

— Ты готова?

— Я готова, Сердце Вод.

Она открыла глаза. Грязная вода просачивалась сквозь щели в дверях вагона. Пыльный мусор поднимался над полом. Скомканные бумажки поплыли.

Светлолицые с ногами забирались на сиденья. Динамики, прикрученные под потолком, фонили. Но даже этот звук перекрывался ревом бурных вод.

Воды прибывали, напирали на двери. Вскипали волны, вода прибывала. Мусор крутился в проходе. Так много стало вод в вагоне, что скрылись все сиденья, и на локоть поверх них стояли воды.

— Где твой нож, девушка?

— Он в прическе, Царь Черноголовых.

— В твоей прическе, юница? Достань его! Сделан ли он из камня, как должно?

— Из лучшего зеленого нефрита, Свирепый.

— Хорошо, девушка Шкик!

Она стояла по пояс в воде. Левой рукой она покрепче сжала тонкую ногу младенца, а правой начала не спеша развязывать узел на груди.

Младенец проснулся и заворочался. Девушка Шкик обеими руками держала его перед собой. Он перебирал лапками, словно большое коричневое насекомое.

Вокруг плескалась грязная вода. Светлолицые граждане пассажиры уже утонули, умерли. Их раздутые тела плавали спинами вверх. Волосы и полы плащей лежали на поверхности вод, а вокруг плыли скомканные банки из-под «Tuborg» и фантики.

Пусть. Это не важно.

Ее народ будет спасен Попугаем Вукуб-Какишем — пестрым, словно женский платок.

— Это ведь для моего народа, Прародитель? Ради всех черноголовых, Предок?

— Да!

— Чтобы народ продолжал скитание, которому не будет конца, Царь-Попугай?

— Да!

— Я должна это сделать, Старец?

— Ты должна это сделать, потому что так делали те, кто первыми пришли на Круг Станций!

Больше всего девушка Шкик любила часы, когда табор устраивался на ночлег.

Станции закрывались, и лампы дневного света начинали светить вполсилы. Воздух вкусно пах машинным маслом, жареным мясом и пылью.

Люди ее народа ложились прямо в переходе.

Бароны с черными и золотыми зубами чуть в стороне от остальных пьют горькую воду, у каждого из них в заднем кармане джинсов лежит шило.

У толстых женщин шелковые платья глубоко врезаются в складки на животах. Женщины ищут вшей у младенцев и, словно семечки, лузгают хитиновые спинки.

Все улыбаются.

Потом все ложились спать. На ночь, чтобы не замерзнуть, люди ее народа плотно прижимались друг к другу.

Она обхватила рукоятку древнего клинка. Нефритовый нож был выточен в виде сложившего крылья попугая ара. Для того, что ей предстояло сделать, годились ножи, сделанные лишь из чистейшего нефрита.

Ребенок улыбался девушке Шкик беззубым ртом.

Ее руки превратились в пестрые крылья. В тех краях, откуда, по словам стариков, черноголовые пришли на Крут Станций, птицы никогда не думают о том, зачем они машут крыльями.

Клинок вошел в коричневое тельце, как поезд входит в жаркое жерло тоннеля. От тоненького крика у девушки Шкик закладывало уши. Ее руки делали все сами — они умели это делать. Хрупкие ребрышки похрустывали, крошились.

У ребенка было маленькое и красное сердце. Оно было похоже на до смерти перепуганную вишню.

Девушка Шкик двумя пальцами сжала сердце младенца, выдернула из груди и положила на ладонь. Из тоненькой артерии вытекло немного крови.

Девушка Шкик закатила глаза, запрокинула голову. Древние гортанные слова сами протискивались сквозь ее губы.

— Тебе, Попугай! Тебе, Вукуб-Какищ! О Прародитель народа! Тебе этот дар! Ради черноголовых! Ради тех, кто покоится в тени твоих крыл! Прими этот дар, Царь-Ара!

Вода поднималась и плескалась уже возле ее подбородка. Она была красной, а мусор исчез.