Мне нравится Генри. Очень. Я не знаю никого лучше. Но я жила одна восемь с лишним лет и отвыкла иметь кого-то поблизости. Это меня нервировало, как будто он мог ожидать от меня чего-то, чему я не могла соответствовать. Я даже начала чувствовать себя виноватой из-за собственного беспокойства.

Войдя в заднюю дверь, я почувствовала запах готовящейся еды: лук, чеснок, помидоры, наверное, блюдо из курицы. Каравай свежеиспеченного хлеба отдыхал на металлической подставке. Кухонный стол был накрыт для двоих. У Генри одно время была подруга, которая переоформила по-своему его кухню. Кроме того, она надеялась переоформить его сбережения — двадцать тысяч наличными, которые, как она думала, выглядели бы лучше на ее банковском счете. Ее планам помешали, спасибо мне, и все, что от нее осталось, были кухонные занавески с зеленым рисунком, подвязанные зелеными бантиками. Подходящие по цвету салфетки Генри использовал в качестве носовых платков.

Мы никогда не говорили о Лайле, но я иногда думала, не обиделся ли он на меня за вторжение в его роман. Быть обманутым в любви не так уж плохо. По крайней мере, ты знаешь, что ты жив и способен на чувства, даже если все оканчивается сердечной болью.

Я прошла по коридору в маленькую комнату, которую в настоящее время называла домом.

Я почувствовала беспокойство, как только вошла, и подумала, что поездка во Флорал Бич

будет облегчением. Снаружи послышался скрип закрываемого крана и я представила, как Генри аккуратно сворачивает шланг.

Хлопнула входная дверь, потом я услышала скрип кресла-качалки и шуршание газеты, когда он открывал ее на спортивной секции, которую всегда читал первой.

В ногах моей кровати лежала маленькая кучка выстиранных вещей. Я подошла к комоду и посмотрела на себя в зеркало. Я выглядела, без сомнения, несколько эксцентрично.

У меня темные волосы и я сама подстригаю их маникюрными ножницами каждые шесть недель. Эффект точно такой, какого можно ожидать — неровные лохмы. Недавно кое-кто сказал, что это выглядит, как собачий зад. Я прошлась руками по своей шевелюре, но лучше не стало. Одна бровь сбилась в сердитый узел, и я разгладила ее пальцем. Светло-карие глаза, темные ресницы. Мой нос сморкается очень хорошо и он удивительно прямой, учитывая то, что он дважды был сломан. Я оскалила зубы как шимпанзе, удовлетворившись тем, что они более-менее ровные.

Я не пользуюсь косметикой. Возможно, я выглядела бы лучше, если бы сделала что-нибудь со своими глазами — тушь, карандаш для бровей, тени для век, но тогда я бы все время занималась ерундой, которая кажется пустой тратой времени.

Меня растила незамужняя тетка, понятия которой об уходе за лицом сводились к тому, что она изредка мазала под глазами холодными сливками. Меня никогда не учили быть женственной, и вот она я, в тридцать два года с лицом, не преображенным косметическими увертками.

Да, меня не назовешь хорошенькой киской, но мое лицо достаточно хорошо служит, чтобы отличать переднюю часть головы от затылка.

Но то, как я выгляжу, не было причиной моего беспокойства. В чем же моя проблема?

Я вернулась на кухню и остановилась в дверях. Генри налил себе выпить, как всегда по вечерам: Блэк Джек со льдом. Он безучастно глянул на меня, сделал большой глоток и посмотрел внимательно. — Что случилось?

— Я сегодня получила работу во Флорал Бич. Меня, наверное, не будет от недели до десяти дней.

— О. Это все? Хорошо. Тебе нужны перемены. — Он вернулся к газете, перелистывая раздел местных новостей.

Я стояла, уставившись на его затылок. Вдруг я поняла, что происходит.

— Генри, ты что, меня опекаешь?

— С чего ты взяла?

— Я здесь чувствую себя странно.

— Как именно?

— Не знаю. Обед на столе и тому подобное.

— Я люблю есть. Иногда я ем два, три раза в день, — ответил он безмятежно. Он нашел кроссворд внизу страницы и потянулся за ручкой. Он не уделял теме и доли внимания, которого она заслуживала.

— Ты клялся, что не будешь вокруг меня суетиться, если я сюда перееду.

— Я не суечусь.

— Суетишься.

— Ты сама суетишься. Я ни слова не сказал.

— Как насчет стирки? Ты положил вещи мне на кровать.

— Если тебе не нравится, можешь сбросить их на пол.

— Да ну тебя, Генри. Я же сказала, что буду сама стирать свои вещи и ты согласился.

Генри пожал плечами — Ну ладно, я соврал. Что я могу сказать?

— Ты можешь перестать? Мне не нужна мамаша.

— За тобой нужно присматривать. Я говорил это месяцами.

Ты понятия не имеешь, как о себе заботиться. Ты ешь всякую дрянь. Тебя бьют. Квартира разлетается на кусочки. Я говорил тебе завести собаку, но ты отказалась. Теперь у тебя есть я, и если ты меня спросишь, это тебе подходит.
–

Как утомительно. Я чувствовала себя как гусенок, которого подложили к матери-кошке.

Мои родители погибли в автокатострофе, когда мне было пять. При отсутствии настоящей семьи, я просто жила без нее. Сейчас, очевидно, старые зависимости вышли на поверхность.