Иштвану исполнилось семнадцать, а Йенси – пятнадцать, когда дела пошли по-настоящему плохо. Началось все с матери.

В тот день мальчишки возвращались домой вечером, после того как весь день шатались по Маринер-Вэлли. Подойдя к своей квартире, они обнаружили, что входная дверь распахнута настежь, а в прихожей на полу валяются ключи матери. Братья открыли дверь в комнату и увидели разбросанные по полу пакеты продовольственной помощи, а среди них лежала мать. Ее сотрясала судорога.

Йенси склонился над матерью, попытался перевернуть на спину, но не смог. Тело одеревенело и не поддавалось.

Он позвал брата:

– Иштван, помоги!

Но Иштван не сдвинулся с места. Он даже не смотрел на мать, не в силах отвести взгляд от пакетов. С губ его срывалось невнятное бормотание, а рука, словно механическая, чертила в воздухе какую-то фигуру.

– Иштван! – снова крикнул Йенси. – Помоги же!

Но Иштван находился в трансе, загипнотизированный узором, который образовали рассыпанные пакеты. Он продолжал бубнить себе под нос, а глаза неотрывно следовали за очертаниями узора на полу. Потом он уставился прямо перед собой и замер. На губах матери тем временем выступила розоватая пена. Между чуть приоткрытыми губами Йенси рассмотрел прокушенный язык.

– С ней что-то серьезное.

Когда брат и в этот раз никак не отреагировал, он проорал ему прямо в ухо:

– Иштван!

Тот вздрогнул, помотал головой и посмотрел на пол. На лице его застыло непроницаемое выражение.

– Она, наверное, умирает.

– Да, – согласился Иштван, но даже не пошевелился, чтобы помочь. – Ты не видишь его? – медленно добавил он.

– Кого?

– Призрачного человека. Он ее душит.

«Призрачный человек?»

– Иштван, – стараясь сохранять спокойствие, сказал Йенси, – подойди к видеофону и вызови врачей.

И так же медленно, словно лунатик, не отрывая взгляда от пакетов на полу, Иштван отправился звонить в «скорую».

Пока не приехала врачебная бригада, Йенси сидел, обхватив мать за плечи, пытался говорить с ней, гладил по лицу. Массировал ей челюсть до тех пор, пока она не расслабилась и язык не высунулся наружу. Тогда он повернул ее голову набок, чтобы мать не захлебнулась собственной кровью. Иштван же, вызвав «скорую», застыл в противоположном углу комнаты, стоял там и смотрел. Подойти ближе он отказывался.

«Призрачный человек? – продолжал недоумевать Йенси. – Что он хотел этим сказать? Совсем с катушек съехал».

Позднее, когда мать увезли в больницу, Йенси пришло в голову, что, не окажись он рядом, Иштван спокойно позволил бы родной матери умереть.

Иштван прошел в комнату и замер, почти не дыша. Там был тот самый узор, который он видел столько раз прежде, видел снова и снова. Он мерцал и ждал, когда кто-нибудь появится, увидит его и соберет воедино… ждал, чтобы именно Иштван пришел и собрал его, поскольку окружающий мир обращался к Иштвану иначе, чем к остальным людям. Там, на полу, распростерлась его умирающая мать, но это не имело значения. Мать не имела значения. Она не являлась частью узора, ничего не говорила об истинном мире, а только служила досадной помехой.

Нет, значение имели те предметы, которые она принесла домой, важно было то, как пакеты с продовольствием, выпав из ее рук, рассыпались по полу и каждый занял положенное ему место. Вот так обстояло дело. Они говорили с Иштваном. Показали ему грубый набросок чего-то другого, скрытого и неизмеримо более величественного. Он чувствовал это, но не мог постичь до конца, так как сокрыто оно было глубоко-глубоко. Ему оставалось лишь изучать причудливую композицию из пакетов, которая намекала на великую тайну. И она была совсем рядом, но оставалась такой же неуловимой.

Или нет? Что-то начало проясняться.

Иштван стоял не шевелясь. Задержал дыхание. Сосредоточил все внимание на воображаемых линиях, соединяющих пакеты и складывающихся в замысловатый узор. Теперь он начинал замечать сияние этих линий. Завеса, укрывающая истинный мир, постепенно приподнималась, и он мог заглянуть за нее.

Брат что-то говорил Иштвану, звал его, но он ничего не слышал, не обращал на Йенси внимания. Это было не важно, значение имело только то, что происходило в действительности.

Теперь Иштван мог различить, как между линиями начинает проявляться некая фигура. Тень, которую он поначалу принял за свою. Но так ли это было? Вроде бы тень ему не принадлежала. Казалось, он отбрасывает ее, но в то же время она существовала самостоятельно. Тень являлась его собственным творением. Она переплелась с окружающими предметами и вдруг склонилась над телом матери. Это была тень, и в то же время человек. Призрачный человек.

Иштван протянул руки, хотел до него дотронуться, но в это самое мгновение тень также шевельнулась и обхватила руками шею лежавшей на полу женщины. Затем призрак повернул свою бесплотную голову к Иштвану и произнес: