— А вам я нужна, как соль? — шепнула, подняв наконец стекло; вспушила, поправила свои густые волосы. — Дайте-ка и мне. — Она взяла у меня фляжку, хлебнула. — Хочешь? — спросила Бальцара, но тот отрицательно качнул головой и отстранил ее руку.

Я забрал фляжку, завинтил крышку.

Мне стало приятно. Илона зевнула. Потом замурлыкала песенку:

А как белые снега, белые, холодные, намела метелица…

— Откуда это? — с интересом спросил Бальцар, песенка ему нравилась. — Пой громче!

Она не слушала его, погрузившись в себя.

Где ты спишь, любимый мой, кто тебя укроет, песенку споет?..

— Славная песня, — заметил Бальцар.

— Хорошо поешь, Илона, — добавил я.

— Ага. Хотели в Дроздовскую оперу взять, да я сказала: есть у меня уже место, на грузовике, в дорожном управлении… Отстали. Вот и пою. А вы еще ни разу меня не хвалили, — обернулась она ко мне.

— Не слышал, как ты поешь.

— Дайте-ка фляжку. Сами виноваты. Уж коли простой человек для начальника запел — дело не просто!

— Ничего себе, аванс, — сказал Бальцар.

— Ну, где же фляжка?!

— Помолчи, — сказал я, следя за дорогой; шесты поминутно терялись из виду. — Хватит с тебя.

— А я хочу еще.

— Ты же «поводырь»!

— Дадите вы мне фляжку или нет, черт возьми?!

— Молчи, — повторил я. — Следи за дорогой.

— А у вас тоже красивый голос. Мне нравится, ужасно. Известно это вам?

— Слушай, перестань, — попросил Бальцар.

— Тебе он тоже нравится, а, Войта? Можешь ты себе представить дуру, которая вышла бы за мужика с таким нежным голосом?

— Самый красивый на свете голос у тебя, — сказал Бальцар и хлопнул ее по колену. — Мне по крайней мере нравится.

— До того нравится, что хоть сейчас возьмешь?

— А почему бы и нет?

— Слышите, Зборжил, он готов взять мой голос.

Она наклонила ко мне голову.

В словах Илоны звучал укор. Она была так близко. Только руку поднять — и можно бы накручивать на пальцы ее волосы. Она меня соблазняла. И ей было безразлично, что Бальцар страдает. Она знала, до каких пределов можно дойти. Отвернулась. Я подумал, она ищет сигарету, и вдруг понял: плачет. Все тело ее вздрагивало, она старалась подавить всхлипывания, но они так и рвались наружу.

— Выходи замуж, Илона, и не мучай парня, Ты ведь уже давненько гуляешь с Войтой, правда?

Машину занесло, скрежетнул нож струга, выворачивая придорожный столбик. Столбик с грохотом повалился на плоскость ножа и отлетел направо, в темноту. Бальцар крутанул руль влево, грузовик понесло через дорогу прямо на дерево под огромной белой шапкой, метрах в десяти. Бальцар всей силой нажал на тормоз, еще и ручной рванул, все это совершилось в одно мгновение. Грузовик проехал метра два боком, щебень громко затарахтел о борта кузова. Остановились — Бальцар вытер со лба пот.

— Вы не могли бы прекратить болтовню? — только и буркнул.

Трясущейся рукой он нашарил в кармане сигарету. Зажег спичку, сложив ладони лодочкой — без всякой надобности, ветра здесь не было. Я ждал, что дальше.

На миг слезы Илоны смутили меня — все это как-то не вязалось с волнением Бальцара.

— Еще слово, и с машины долой! Поняли, Зборжил?

Он заглушил мотор. Теперь стало слышно, как снег бьет по крыше кабины. От мотора веяло маслянистым теплом и запахом солярки.

— Гм…

— Никаких «гм». Учтите. Я простой шофер, но и у меня есть кое-какие права. Когда я за рулем — никакой вы мне не начальник.

— В самом деле?

— И ничего вам тут не светит, товарищ начальник. В последний раз говорю! — рявкнул он и затоптал недокуренную сигарету. — Ясно, я хочу жениться на ней. Будем с ней вместе работать. Со мной она будет ездить, не с вами!

— Я так и предполагаю, — сказал я.

— С вами-то она кончила бы тем же, что и ваша старуха!

— Это хорошо, что ты хочешь на ней жениться, Войта, — ответил я. — И очень славно, что ты говоришь об этом так откровенно.

— А вы эти разговорчики-то бросьте! — крикнул Бальцар.

Он зажег лампочку, кабина осветилась. Илона сидела, закрыв лицо руками. Из-под пальцев у нее текли слезы.

— Люди вас терпеть не могут, потаскун вы этакий! Сорок лет, а никак не уйметесь! Вас боятся! Да разве такая девчонка польстится на мужика, который не справляется ни на работе, ни дома? Ходит один, как корова в поле, все вынюхивает, людей мытарит, сыты по горло! Так и запишите себе, пан начальник!

— Не забуду.