— Давайте дня через два, а?

Володя пожал твердую ладонь и вышел. «Надо было мне быть с ним пооткровеннее, — казнился он по дороге в «Дубки». — А так только время угробил… Впрочем, он обещал подумать. Так что через пару дней и у него, возможно, будет что сказать о своих молодцах. Тогда можно будет и мне открыться».

На турбазе его ждала ошеломляющая новость: час назад Миша Золотавкин выписался из «Дубков».

— Взял чемоданишко, приняла я у него койку — и до свиданьица… — сказала дежурная.

«Вот тебе и операция, — подумал Володя с тоской. — Все коту под хвост». Он позвонил от дежурной на квартиру и услышал в трубке вальяжный бас:

— Квартира Золотавкина.

— Здравствуйте. Мне бы Мишу, — сказал Володя и съежился в ожидании ответа: «Он на турбазе».

— Миша подойти не может. Он болен.

— Он дома, что ли? — чуть не крикнул Володя.

— Дома, но он болен, — строго сказал бас. И положил трубку.

— Тогда еще полбеды, — вслух произнес Володя.

— А какая беда-то? — вытянула шею дежурная.

— Все в порядке, мамаша, — невесело сказал Володя. — До свидания.

…Ему открыл плотный мужчина с мефистофельской бородкой, в голубоватых очках, в засученной до локтя рубашке хаки с погончиками и в джинсах.

— Инспектор уголовного розыска Бибишев, — сказал с порога Володя. Сейчас у него не было настроения деликатничать.

— Превосходно, — неприязненно отозвался человек с бородкой, и Бибишев узнал телефонный бас. — Аркадий Александрович Золотавкин. Я вас ждал… э-э… простите?..

— Владимир Федорович. — Бибишев протянул удостоверение.

— Не надо, — отмахнулся Золотавкин. — Миша мне рассказал.

Повернувшись к Володе спиной, он прошел в комнату. Володя пожал плечами и проследовал за ним. Миши в комнате не было. На полу разлапилась огромная медвежья шкура. Другой шкурой, но белой, видимо, козьей — но уж больно велика она была для обычной козы, — была застелена низкая тахта. Напротив порога, над окном, скалилась бронзовая маска, угол комнаты был наискось отгорожен свисавшей с потолка разноцветной бамбуковой занавеской. Причудливые маски Володя увидел через открытую дверь и в другой комнате. Там, похоже, был настоящий музей.

Аркадий Александрович, заметив, что инспектор оглянулся на маску, уголком дрожащих губ натянуто усмехнулся.

— Бенин, — сказал он. — Мне пришлось там работать. Знаете, где это?

Поскольку Бибишев не знал, он промолчал. Золотавкин еще раз усмехнулся, но уже снисходительно:

— Западная Африка… Но давайте к делу. — И он кивнул на кресло.

— К делу так к делу, — кивнул Володя, садясь. — Говорите, все рассказал?

— Вот именно. Он позвонил мне на работу, сказал, что заболел. А когда я приехал в «Дубки», рассказал. И я забрал его домой…

— Так он болен или нет?

— У мальчика сильнейшее нервное потрясение, — угрожающе пророкотал Аркадий Александрович. — Дурацкое озорство ему дорого обошлось.

— Извините, что вы называете озорством? — поинтересовался Володя.

— То, что вы готовы назвать преступлением, — фыркнул Золотавкин. — Вот, я приготовил.

Он встал, пошел к столу. Нежно прозвенел бамбук. Вернувшись, Аркадий Александрович протянул Бибишеву пухлый конверт с деньгами.

— Что это? — прищурился Володя, и пальцем не шевельнув.

— Как видите, деньги. Ровно триста. Те самые, которые с провокационной целью кто-то подсунул моему сыну.

— Вот как? Разве он не сам их получил на почтамте?

Однако Аркадий Александрович, очевидно, продумал разговор хорошо.

— Сам. А какой мальчишка удержится… Из любопытства хотя бы. Так что, Владимир Федорович, будем считать инцидент исчерпанным. Миша себя уже наказал. И от меня ему будет. И от школьной общественности, я думаю, влетит. Вы ведь обязательно сообщите в школу о его идиотской выходке, не так ли?

Терпение Бибишева истощилось. Он пригладил усы, подумал и поднял глаза на Золотавкина, ловя взгляд.

— Вот что, Аркадий Александрович, — сказал он тихо. — Давайте не путаться в терминологии. «Инцидент», «выходка», «озорство»… О чем это вы? Ваш сын совершил преступление. Признание, которое он сделал, смягчит наказание, но отвечать придется по статьям Уголовного кодекса, а не на классном собрании… Спрячьте деньги, Аркадий Александрович, и, прошу вас, не притворяйтесь больше, что не понимаете сути того, что произошло.