— Это вы с начальником так разговаривали?

— Уберите эту штуку. А если кто-нибудь войдет? Что у вас в голове, Гришев? Зачем вам это нужно?

Он пожал плечами и покачал головой.

— Если бы я был в Москве, — спросил я, — мне бы разрешили разгуливать с оружием?

Гришев засунул пистолет в карман пиджака и с раздражением ответил:

— Иногда, Клэнси, мне от вас муторно.

— Сейчас не время действовать друг другу на нервы. А если это и так, то говорить об этом вслух.

Гришев согласился и надел шляпу и пальто. Я перекинул через плечо старый плащ. Мы вышли из здания и прошли пешком до Амстердам-авеню, постояли на углу и даже успели выкурить по сигарете, пока к нам подошла Филлис. Гришеву удалось скрыть раздражение, и он расплылся в улыбке. Держась за руки, мы пошли от центра на восток. Филлис сказала:

— Вы мне оба нравитесь, но у меня странное ощущение. Мне грустно, мне хочется и плакать, и смеяться. Куда мы идем? Что вы собираетесь отыскать?

— Не что, а кого. Хортона! — глупо выпалил я.

Гришев пожал плечами и добавил:

— Что бы мы ни нашли, мисс Гольдмарк, это все равно отвлечет вас от всех ваших прошлых и сегодняшних бед. Так будем делать вид, что мы оба просто прогуливаемся в сумерках с прекрасной молодой дамой.

В душе я поблагодарил Гришева за эти слова. Филлис сжала мне руку, и мы пошли дальше. Пройдя Сто десятую улицу, мы повернули на Коламбус-авеню в восточном направлении, прошли на юг и, наконец, увидели то, что хотели: джунгли новостроек, развалины сносимых домов, полуразрушенные останки еще не снесенных зданий, металлоконструкции, кварталы битого щебня, в общем, гигантский микрорайон, потрясающий любое воображение: город в городе, сносимый и отстраиваемый заново.

Я поглядел на Гришева, и он тоже настроился на открывшееся перед нами зрелище. Глаза его странно блестели, а взгляд блуждал по разбитым домам и новым сооружениям. Он спросил Филлис:

— Это тут вы гуляли с Хортоном?

— Через дорогу.

— Тогда проводите нас туда, — попросил он.

Мы перешли улицу. Филлис еще сильнее прижалась ко мне. Мы опять пошли в южном направлении, а потом свернули в боковую улочку. Здесь, среди мусора полуразрушенных зданий, стояли три старых жилых дома, заброшенные и нетронутые.

— Как и у многих моих соотечественников, — сказал Гришев, — мое первое ощущение от Америки — черная зависть. Боже, как вы умеете строить! Вы сносите город до основания и отстраиваете его заново. Когда у нас война разрушала города, это было трагедией. Но вы уничтожаете милю за милей городских построек, каких только война могла бы уничтожить, и, уничтожая, тут же отстраиваете заново.

— Я все время удивляюсь, — спросил я, — что вы имеете в виду, Гришев, когда говорите «Боже»? Или это просто оборот речи?

— Я выучил ваш язык, Клэнси. В нем Бог присутствует на каждом шагу. Таким вы его сделали.

— Что вы все время кидаетесь друг на друга? — спросила Филлис. — Неужели вас обоих довели до того, что вы все время должны воевать?

Меньше всего я ожидал услышать от нее нечто подобное. Мы остановились. Гришев и я одновременно посмотрели на нее, а потом друг на друга. Потом я опять посмотрел на Филлис и понял, что такой я вижу ее впервые, что знакомлюсь с нею заново. Меня как будто заново представляли ей. Взгляд ее встретился с моим, она как будто говорила: «Ваша работа выполнена, Клэнси. Теперь можете смотреть на меня: никаких служебных заданий, никаких обязанностей».

— То, что вы рассказывали о Хортоне, — осведомился Гришев, — произошло здесь, мисс Гольдмарк?

Филлис согласно кивнула.

— Именно здесь.

Голос его изменился, стал спокойным и усталым. Он спросил меня:

— Что вы думаете по этому поводу, Клэнси?

— Идея с дальним прицелом, но почему бы и не рискнуть?

— Как вы полагаете, не стоит ли мисс Гольдмарк оставить нас одних?

Я опять посмотрел на Филлис и отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал я, — пусть она лучше побудет с нами, если…

— Никаких «если», я с вами, — ответила Филлис.

— Тогда начнем со среднего здания, — предложил я, показав на три дома, торчащих по ту сторону улицы. — Электричество, наверное, отключили. Фонарика у вас, Гришев, не найдется?

Фонарика у Гришева не нашлось, и я высказался на тему, что как полицейские мы оба гроша ломаного не стоим. Потом мы перешли улицу. Перед парадным Филлис сжала мне руку и прошептала:

— Спасибо, Клэнси.

Гришев опередил нас на несколько шагов. Он наклонился, пробуя парадную дверь.