Перехватив взгляд Павла, Анна, не переставая улыбаться, погрозила пальцем:

— Ты не очень-то на меня заглядывайся, все равно за тебя не пойду. Да и с тобой мы не только соседи, а еще и родня.

— Ну, какая еще там родня, — принимая ее шутливый тон, сказал Павел, — седьмая вода на киселе. Вот разве что стар я для тебя — это да. Небось молодые за тобой табуном бегают.

— Ну, ладно зубы заговаривать, работать надо. Давай рабочее место для будущей жены приведу в порядок. Только что это печка у вас сложена так, что челом на улицу смотрит. Неудобно же, того и гляди, кочергой окошко разобьешь.

— А это прежде чуваши боялись, что соседи или гости увидят, что они варят. Стало быть, стеснялись своей бедности. Богатые ставили русскую печь у двери.

— Объяснил, называется, — фыркнула Анна, — Мы разве такие уж богатые? А у нас кухня — по-русски.

— Ну, теперь уж обычай пошел такой. Все делают, как удобней.

— Пыли-то, пыли-то сколько! — Анна изо всей силы трет мочалкой стены рядом с печью.

— Мало ли пыли — сколько лет уже ее никто не трогал!

Сявалкасинцы изнутри избы не штукатурят. Хорошо выструганные бревна и без того придают избе красоту и уют. Если они еловые — у них цвет топленого масла, если липовые — сливочного. Чуть не под каждый праздник хозяйки моют избу, а если надо, протирают золой или песком, от этого и мох в пазах растирается и делается почти незаметным. Многие до сих пор не красят полы. Одни говорят, что крашеные полы холодные, другие считают, что женщины при этом приучаются к лености, поскольку крашеный пол мыть легче.

— Я гляжу, работы тебе много. Может, еще кого позвать? А то ведь тебе скоро и на ферму идти.

— На ферме я до вечера свободна. И звать никого не надо, только мешать друг другу будем. Ты мне принеси ведра четыре воды и сам тоже больше не мешай.

— Ого! Ты сможешь командовать будущим мужем, — засмеялся Павел. — У тебя это неплохо получается.

— Да уж, на ногу наступать не дам, — отпарировала Анна. — И у тебя убираюсь только потому, что матери крестником приходишься. В следующий раз — не рассчитывай. Женись скорей!

— Слушаюсь, товарищ командир, — шутливо козырнул Павел и, подхватив ведра, пошел на колодец за водой.

Колодец находился на границе с соседским подворьем. Когда-то отец Павла и отец Анны вырыли его сообща. Прежний дупляной сруб сгнил, его заменили новым, березовым, и изнутри новый сруб даже выструган. Крышка колодца с удобной ручкой, бадья аккуратно опрокинута на частокол. Все сделано умелой хозяйственной рукой. Уж чем-чем, а старательностью Мигулай, отец Анны, известен на все Сявалкасы.

Павел принес воды и вышел во двор. На снегу, еще никем не затоптанном, пока виднелись только два следа — его да Анны.

Потом он полез на чердак. Под ногами зашуршали пересохшие листья, которыми кроются потолки для тепла. В чердачное оконце, завешенное холстиной, падал бледный свет. Павел попытался отдернуть занавеску, но нитка, на которой она висела, порвалась. Занавеску повесила еще мать — значит, прошло с того времени никак не меньше восьми лет, и, конечно, нитка давно сгнила. Рядом с трубой — лубковый ларь, где когда-то хранился хлеб. А здесь, поближе к коньку, — ларь для холста и рядом с ним бёрда, скальницы и другие детали ткацкого стана. Все заткано паутиной, на всем лежит толстый слой застарелой пыли.

При виде вещей, которые некогда держала в руках мать, у Павла больно сжалось сердце. Он еще немного постоял около чердачного окна и опустился вниз, прихватив с собой деревянную лопату.

Когда они приехали с Володей, и Павел, отодрав доски, какими были заколочены окна, вошел в избу, на него дохнуло могильным холодом и запустением. И он решил, что никого не будет звать на помощь, а сам приведет избу в жилой вид. Нет же, Анна прибежала. Прибежала и, ничего не спрашивая, засучила рукава и взялась за тряпку. Что ж, не выгонять же силой, пусть работает.

Он принес с сеновала лестницу, приставил ее к избе и залез на крышу.

Окрест лежал родной, милый с детства простор.

Изба Павла стоит на крайней к полю улице. Гумно подступает к самому берегу Цивиля. Когда-то здесь была возведена плотина и стояла гидростанция. Разлившийся Цивиль однажды затопил все вокруг (даже колья гуменной ограды тогда были в воде) и прорвал плотину. С тех пор ее никто не восстанавливал.

Село раскинулось по склонам трех неглубоких оврагов. По дну их текут маленькие речушки, впадающие в Цивиль. Весной эти речушки шумны, полноводны, а летом почти совсем пересыхают, и их, что называется, курица вброд перейдет и ног не замочит. И тогда в омутах, в бочагах ребятишки решетом, а то и прямо руками ловят скользких и юрких огольцов.

Улицы, повторяя замысловатые извивы речек, кривуляют, круто изгибаются, почти сходятся друг с другом и опять далеко разбегаются.

Село заметно обновилось: через двор — новая изба. И новые избы покрыты или шифером, или железом, реже — тесом. При каждой избе — застекленные террасы, палисадники; сзади строений — сады.

Вдоль улиц ровными рядами шагают коренастые, вольно разросшиеся ветлы. Не бывает чувашской деревни без ветлы. Неприхотливо это дерево: и приживается хорошо, и растет быстро.