«Но наши ожидания не оправдались. Туманность вдруг засветилась ярко, как солнце, блеснула, как молния, свист прекратился, и раздался оглушительный гром. Я почувствовал сильный удар по диафрагме, сотрясенный воздух чуть не заставил нас задохнуться; вся яхта содрогнулась; поднялся ветер, который сейчас же утих, на несколько минут всколыхнув море…

«Когда стало тихо, мы услышали, как множество невидимых предметов упало в воду. Один из них упал около самой шлюпки, но вскоре вынырнул и поплыл. Это были вы; вы всплыли, потому что держались за ручку какой-то двери, странно легкой и сделанной из какого-то неизвестного вещества.

«Матросы вытащили вас из воды, но вы были в обмороке. Не зная, находились ли вы один в… метеоре, капитан приказал исследовать все пространство моря вокруг нас на целые две мили. Но шлюпка не нашла никого и ничего, кроме обломков. Море кругом нас было усеяно ими. Они состояли из какого-то блестящего металла, превосходно державшегося на воде.

«Когда вас подняли на борт, мы уложили вас в этой каюте и стали ждать пробуждения. Обморочное состояние вскоре перешло в здоровый сон, и, когда мы снялись с якоря, вы уже спали. Теперь мы идем в Гавр и будем там, вероятно, через неделю. Вот и все».

— А теперь, — вмешался Гаэтан, — разрешите нам узнать, с кем мы имеем честь беседовать?

Незнакомец покачал головой и ничего не ответил.

— А дверь? — спросил он. — Дверь и осколки?

— Ну, — раздраженно ответил Гаэтан, — они, конечно, остались там, куда упали. Капитан сказал, что это алюминий, и притом такого плохого качества, что его не стоило вылавливать.

Незнакомец широко улыбнулся. Видя это, Гаэтан дружелюбно сказал ему:

— Расскажите-ка нам, дяденька, в чем тут дело. Мы не разболтаем вашего секрета. Это был, конечно, шар, а? Это ваш дирижабль взорвался, правда? Ну-ка, расскажите нам всю эту историю. А впрочем, если вы не хотите ничего говорить, — прибавил он обиженно, — не говорите. Дело ваше.

Тогда, наконец, наш гость, со своим невыносимым акцентом и смешной торжественностью, рискнул разразиться длинной фразой:

— Господин барон, — произнес он как-то нараспев, — приличия требуют, чтобы я, очутившись так неожиданно вашим гостем, исполнил ваше справедливое желание узнать те обстоятельства, которые были причиной моего появления здесь. Я теперь вспомнил все, что случилось. Но прежде, чем приступить к рассказу, я попросил бы вас дать мне поесть и переменить мое платье.

Гаэтан приказал принести один из его морских костюмов и белье.

— Ваша шкурка мокрая насквозь, — об’явил он, помогая незнакомцу раздеться и совершенно не думая о том, что тот не поймет его живописного языка. — Вот ваш кошелек и ваши часы. Остальное, если даже и высохнет когда-нибудь, никуда не будет годиться. Что вы скажете об этих синих брюках и этом кителе с золотыми пуговицами?

— Все равно. Отлично.

В это время Гаэтан со школьническими замашками, от которых он никогда не отвыкнет, открыл часы незнакомца и начал рассматривать.

— А кошелек ваш я не мог открыть, — сказал он.

— Да, — спокойно сказал незнакомец, — у него замок с секретом.

— Тут инициалы «А» и «К», — продолжал Гаэтан. — Как же вас зовут, наконец?

— Меня зовут Арчибальд Клерк. К вашим услугам, мосье. Я — американец из Трентона в Пенсильвании. Все остальное я вам расскажу после того, как закушу. Не одолжите ли мне бритву?

Мы оставили его одного. Я почувствовал большое облегчение после того, как он назвал свое имя. Но Гаэтан бесновался. Он ругал отвратительные манеры Клерка, и изменил о нем свое мнение, только когда американец вошел в столовую.

Облаченный в китель Гаэтана, он оказался обладателем очень приятной наружности. Лицо его было очень приветливо, воспитан он был превосходно, вел себя непринужденно, — словом, мы остались вполне довольны им.

Мистер Арчибальд Клерк ел и пил усердно, не произнося ни слова. За кофе он налил себе рюмку виски, закурил сигару и, протянув нам руку, торжественно произнес:

— Господа! Благодарю вас.

За что он нас благодарил, — за завтрак или за спасение, — осталось неизвестным.

После этого он начал свое повествование, тщательно обдумывая выражения и, как мне казалось, самый рассказ. Я, конечно, не буду воспроизводить в своем рассказе тех смешных ошибок, которые он делал на каждом шагу, в построении фраз и произношении, и буду переводить все меры на метрическую систему.

— Конечно, вы слышали имя Корбет. Из Филадельфии. Нет? Впрочем, это естественно. Во Франции могут не знать о существовании скромной четы, которая сделала все великие открытия последних лет, но имела несчастие делать их после того, как другие ученые успевали опубликовать о своих. Эдиссон, Кюри, Вертело, Маркони, Ренар не изобрели ничего, что не было бы изобретено моим зятем Рандольфом и моей сестрой Этель Корбет, но только они изобрели все это немного раньше. Каждый раз оказывалось, что когда мои несчастные родственники доводили свои испытания до конца, какой-нибудь другой ученый уже извещал мир о своем открытии. «Слишком поздно», — казалось, было их девизом. Вот почему вы их не знаете.