Я наблюдала за тем, как Люк собирается уходить. Надев свою белую с серым шелковую рубашку, он выглядел совершенно обворожительно. Он улыбнулся мне и нежно поцеловал в макушку.

— Я не должен опаздывать, — предупредил он.

Я знаю, что ты не должен, ты — человек с сердцем змеи, подумала я про себя. Теперь и у меня был свой секрет. Это позволяло мне ощущать себя сильной перед лицом его гадкого обмана. Если он мог смотреть мне в глаза и лгать прямо в лицо, что ж, я тоже смогу.

— Мне подождать тебя? — спросила я, слегка улыбаясь.

Люк давно уже не видел такого выражения на моем лице и выглядел удивленным.

— Хорошо, — довольно охотно ответил муж.

Возможно, именно тогда я начала его ненавидеть. Я не знаю.

Но на лезвии моего топора — старая кровь, и мысль о жизни без Люка по-прежнему невыносима. Я слушала, как звук мотора его машины затихает в конце подъездной дорожки, прежде чем в ярости взбежала вверх по лестнице, рассыпала соль под его кроватью и выплюнула мантры, свернувшиеся внутри моего рта. Я звала его домой.

Через полчаса я проделала то же самое еще раз. Слезы злости бежали по моему лицу. Я приказывала ему вернуться домой.

Через тридцать минут я повторила это снова. На этот раз мой голос стал жестким и полным ненависти. Я приказывала ему вернуться домой.

— Вернись домой сейчас же! — ядовито шипела я.

Он приехал меньше чем через двадцать минут. Не веря своим ушам, я слушала урчание его «мерседеса». Рамеш действительно знал свое дело. Это была битва, которую я собиралась выиграть. Мне хотелось хохотать. Послышался звук ключа во входной двери.

— О, ты рано вернулся, — ненароком заметила я.

На мгновение муж замер посреди комнаты, как будто в смущении, и странно посмотрел на меня.

— Что случилось? — спросила я. Сердце заныло от легкого беспокойства. Я вовсе не хотела, чтобы он был таким потерянным. От него требовалось просто вернуться домой, к своей жене и любить ее, как раньше. Я пристально смотрела на него, а он — на меня.

— Я подумал, что ты могла заболеть, — сказал Люк странным голосом. — Я подумал, что в доме может быть что-то не так, почувствовал тревогу и беспокойство. У нас все в порядке?

— Да, — слабо ответила я, вставая и подходя к нему, чтобы взять его за руки. При виде его, такого растерянного, у меня сжалось сердце. В конце концов, у меня не было к нему ненависти. Он был моей жизнью. — О, Люк, все хорошо. И у нас все в порядке. Пойдем спать.

— Мне кажется, у меня по спине, под рубашкой что-то ползает, — пробормотал он себе под нос.

Я проводила его наверх по лестнице, безвольного и растерянного. В постели он не хотел заниматься любовью, но крепко прижимался ко мне, словно ребенок, испуганный ночным кошмаром. Его поведение встревожило меня. Сила соли под кроватью вселяла в меня страх. Снова и снова я вспоминала смущенное лицо Люка, когда он говорил: «Мне кажется, у меня по спине, под рубашкой что-то ползает». Люк, без его горящих глаз, представлял собой перепуганного зомби. Ответственность за превращение его блестящего ума в кашу не должна лежать на мне. В эту ночь я долгие часы лежала без сна, прислушиваясь к его дыханию. Один раз он вскрикнул и задышал тяжело. Я разбудила его, и несколько жутких мгновений он загнанно смотрел на меня, не узнавая.

— Все в порядке, — успокаивала я мужа в мягкой темноте, гладя по голове даже после того, как его дыхание стало глубоким и он уснул у меня на груди. Почему мое глупое сердце желало яда его ласк?

На следующее утро я подмела соль, собрала все кристаллики и смыла их в туалете. Люк, каким он был в предыдущую ночь, был для меня слишком пугающей перспективой. Красный мешочек я выбросила в мусорную корзину, а воспоминание о предупреждающих глазах Рамеша спрятала в самом дальнем уголке своего сознания. Никогда больше не буду пробовать чего-либо в этом роде. Буду любить Люка, пока не разлюблю, а потом буду свободна. Это было единственным оставшимся для меня выбором.

Чтобы успокоиться, я составила большую композицию из цветов, которая закрыла почти треть обеденного стола. Сложенная только из бутонов белых роз, веток тиса и пурпурных гиацинтов, она выглядела как букет для похорон, скорбный по своей цветовой гамме; но, когда вошел муж, он сказал:

— Ой, Димпл, какая красота! У тебя в отношении цветов действительно есть талант.

Он не понял, что бутоны белых роз означают сердце, не знающее любви, тис — печаль, а пурпурные гиацинты — мою скорбь. Ну, что же, как было ожидать, чтобы такой лев, как он, разбирался в тонких эмоциях, которые живут в цветах? В конечном счете, это, должно быть, его секретарша выбирала бледно-желтые нарциссы, которые он присылал мне, и красные тюльпаны, которые он приносил к порогу моего дома.

Как я и предполагала, Люк продолжал с ней встречаться. Я просто чувствовала это своей кожей. Это чувство раздражало душу, как кожу грубая материя. Эта женщина приходит ко мне в моих снах, помахивая мне издалека. Иногда она смеется и насмешливо трясет головой. «Это не твой мужчина, — говорит она мне. — Он мой».

Я просыпаюсь и смотрю на своего мужа, почти очарованная. Он не догадывается о том, что я знаю, поэтому нежно любит меня, покупает мне цветы, бархатистые и дорогие. Я смотрю на него и улыбаюсь, потому что он никогда не должен узнать, что я знаю его шлюху в лицо.