Шрифт:
— Ну, не будь таким злым, дорогой! — раздался женский голос.
— Старик, ну и профессия у нас, — сказал Берти через пару минут, когда мы, запыхавшись, оказались за столиком в ложе, куда нас наконец отбуксировали. Мои глаза привыкли к освещению, я увидел Бэби Блю на сцене и силуэты большого количества зрителей. — Мне какая-то баба все-таки залезла в штаны. А тебе?
— Что-то в этом же роде, — ответил я.
Из усилителей донесся напыщенный мужской голос, старавшийся говорить на изысканном литературном немецком:
— Какой грустный вечер, Ваше императорское величество! Ни осла поблизости, ни горячих жеребцов, ни хотя бы пары гренадеров…
Бэби Блю задвигалась еще быстрее, закатила глаза и еще сильнее начала тереть свои груди. В зале стало совсем торжественно, словно в церкви. У края сцены стоял рояль. За ним сидел молодой человек в смокинге и играл. Его отсутствующий взгляд был устремлен в темноту, он тихо играл Концерт для фортепьяно си-бемоль минор Чайковского. Я его сразу узнал. Не было ни одной вещи Чайковского, которую я бы не узнал сразу. Мой любимый композитор…
— Ваше императорское величество так одиноки… и так тоскуют, — звучал голос из усилителя. — Соблаговолите, Ваше величество, взять скипетр…
Голая Бэби Блю схватила огромный скипетр из папье-маше.
— …и соблаговолите, Ваше императорское величество, раскрыть скипетр…
Бэби Блю открыла скипетр по длине, как футляр скрипки. Внутри лежал искусственный член огромных размеров. Бэби Блю испустила вопль блаженства, уронила скипетр и поцеловала фаллос.
— А теперь погладьте этим утешителем Ваш высочайший бугор Венеры…
Бэби Блю погладила. Парень за фортепьяно играл великолепно.
— …а теперь соблаговолите, Ваше императорское величество, пощекотать самый божественный клитор принцессы Анхальт-Цербстской…
Бэби Блю проделала и это, и из усилителя раздалось ее первое, тихое, прерывистое постанывание и воркование.
К нашему столику подошел официант:
— Здравствуйте. Что желаете?
— Мы хотели бы поговорить с господином Конконом, — сказал я.
— Молодым или старым? — спросил официант, в то время как стон из усилителя становился все громче.
— Как? А что, их двое? — ошарашенно спросил Берти.
— Да тише вы! — яростно зашипела пожилая толстуха, сидевшая рядом с грузным пожилым мужчиной в соседней ложе. «Вероятно, муж и жена», — подумал я.
— Отец и сын, — шепотом ответил официант. — Так с которым?
— С владельцем, — так же шепотом сказал я.
— …а теперь соблаговолите, Ваше всемилостивейшее величество, погрузить чудесный утешитель в Ваше величественное влагалище…
Бэби Блю засунула себе между ног фаллос, ее тихое повизгивание при этом было усилено репродукторами до истошного визга.
— Его нет, — прошептал официант.
— А отец? — тихо спросил я.
— Он здесь.
— Где?
— В мужском туалете.
— И когда же он выйдет?
— Вообще не выйдет. Он там, внизу работает, — раздраженно прошептал официант, начинавший тяготиться переговорами. — Так что же вам подать?
«Вечно я со своей манией преследования и боязнью получить выпить что-нибудь дурное! Разумеется, виски, — подумал я. „Чивас“ у них здесь нет. А стоит мне только заказать два открытых напитка, они подадут мне Бог знает что, и я еще заболею. Да, вечно я со своей манией преследования».
— Полбутылки виски «Блэк лэйбл», но закрытой, понятно?
— Это будет стоить сотню, — прошептал официант под сильным впечатлением.
Берти с раздражением посмотрел на меня, он ненавидел мое пьянство, я это знал. И потом он наверняка подумал: «Мне б его заботы!»
— Если окажется плохое, будет скандал, — объявил я. — Мы из прессы.
— Конечно-конечно, господа, минуточку! — Официант исчез, кланяясь на ходу.
Из усилителя донеслось громкое дыхание Бэби Блю, затем опять послышался голос:
— А теперь соблаговолите, Ваше величество, подвигать утешителем в самом восхитительном из всех русских влагалищ… и Боже упаси, не забудьте ляжки!
Бэби Блю раздвинула ноги еще шире, поласкала одной рукой свой сосок и задвигала фаллосом вперед-назад. Она быстро вошла в раж, иногда приподнималась, скулила, кряхтела, стонала и подрагивала. По публике прошла волна беспокойства.
— Ох, Эрнст! — тихонько сказала толстая тетка в соседней ложе своему толстому спутнику. — Если так будет продолжаться, гарантирую, что со мной кое-что произойдет!