Теперь я спешил. Мне нужна была эта девушка. Мне надо было ее забрать. Мне надо было ее убедить. И до десяти часов я не мог увезти ее из лагеря, потому что мне ведь еще нужно было отправить Берти в Бремен, чтобы забрать наши вещи и переведенные телеграфом деньги. И потом я должен был поговорить с криминальной полицией. И заключить пару договоров о передаче неимущественных прав. Дел было невпроворот.

— То, что вы задумали, противозаконно, — сказала Ирина. Ее черные глаза были полны печали.

— Естественно, — ответил я. — Итак: будете вы у опоры в десять? Это ваш последний шанс добраться к жениху, я имею в виду — быстро. И выяснить, что случилось в Гамбурге. Да или нет?

— Да, — прошептала она.

— Отлично. Идите сейчас в свой барак. Незаметно. Держитесь, по возможности, в тени. Никто не должен видеть, что…

— Вот вы где, — произнес мужской голос.

Я резко обернулся. Передо мной возвышалась худая фигура Вильгельма Рогге в очках с толстыми стеклами, того, из Ведомства по охране конституции. Я проклинал самого себя. Мне надо было сразу увезти Ирину, сразу после всего, что случилось. Но как я мог это устроить?

— Добрый вечер, господин Рогге, — сказал я.

Он лишь кивнул.

— Я вас повсюду искал, фройляйн Индиго. И мой коллега Кляйн тоже.

— Зачем? — спросила она, запинаясь.

— Мы хотели бы с вами побеседовать, — вежливо ответил Рогге.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Если бы мы не были так перегружены работой, мы бы сделали это еще вчера. Вы первая в нашем списке.

— Первая? — пролепетала Ирина.

— Естественно. Такая видная беженка с таким видным женихом. Всего хорошего, господин Роланд.

— Всего хорошего, — ответил я и проводил их взглядом, пока они не исчезли в сумерках.

Черт возьми, дела были из рук вон! Что же теперь будет? Если Ирина расскажет этому Рогге и его коллеге то, что рассказала пастору и мне, — а ей ничего другого и не оставалось! — тогда Бог знает, что с ней будет и сможет ли она вообще прийти в десять к ограде. Проклятье! Я был вне себя от ярости. Но недолго. Я снова успокоился. Теперь надо было рассчитывать только на свою удачу. До сих пор мне везло в таких делах. Всегда! Тьфу, тьфу, тьфу! Продолжать дело, как будто все идет как надо. Отступиться никогда не поздно. Я посмотрел на мертвого Карела. Уже поползли туманы и накрывали землю. Они клубились над телом Карела и над фройляйн Луизой, которая все не двигалась с места. Я подумал, что это современный вариант Пьеты.[25] (Так опошляешься в моем ремесле!) Да, и я надеялся, что Берти видел это оплакивание и, несмотря на густые сумерки, смог как-нибудь снять эту картину, хотя бы силуэты.

Должно быть, я прислонялся к стене столовой, потому что вдруг услышал множество детских голосов, которые молились по-немецки: «Приди, Иисус, будь нашим гостем, и благослови то, что Ты нам дал, аминь!»

19

— Не поверите, — говорил шофер Кушке, — но что б там ни было, я всё равно берлина.

— В самом деле?

— Смешно, да? — он наморщил лоб. Мы беседовали в его комнате в административном бараке. Полиция и криминалисты находились теперь в лагере, Берти еще два с половиной часа назад выехал в Бремен, чтобы получить деньги и взять наш багаж в «Парк-Отеле». Предварительно я забрал из «ламборджини» пишущую машинку, бумагу, копирку и свое пальто. Я тоже уже побывал на допросе у криминальной полиции. Ничего особенного. Фотографы и эксперты выполняли свою работу при свете прожекторов. Тельце Карела увезла «скорая помощь». Об Ирине я больше ничего не слышал. Тут оставалось только молить Бога. Фройляйн Луизу я тоже больше не видел, с тех пор как встретил ее перед допросом. Внешне она казалась спокойной, но, отвечая на мое приветствие, определенно меня не узнала. Она что-то невнятно пробормотала и шаркающей походкой побрела в ночь, к своему бараку.

Сейчас было девятнадцать сорок пять. За это время я многое успел. У меня уже было несколько заявлений о передаче неимущественных прав. Обратиться к пастору я не решился. Но я повидался с этой Хитцингер, огромной бабой с мощным выменем, жадной до денег, как и до всего остального. Она знала ту же историю фройляйн Луизы, которую рассказал пастор. Только у нее она, естественно, была окрашена ненавистью. Передачу своих прав она оценила в 1500 марок. Двое из четверых полицейских также позволили себя уговорить за 500 марок на брата. Полной неожиданностью стала для меня фройляйн Луиза. Перед ней я довольно сильно трусил. И напрасно.

— Пишите, господин Роланд, напишите обо всем, что случилось, я вас прошу! И обо мне все, что хотите! — Она несомненно долго проплакала. Я разговаривал с ней в ее кабинете перед появлением полиции. — Эти бандиты, которые убили бедного невинного мальчика… Люди должны это прочитать! Они должны это знать!

Она не хотела брать деньги, я почти насильно заставил ее взять их 2000 марок. Все эти люди настолько доверяли мне, что подписались еще до получения денег, которые Берти только должен был привезти. И вот теперь я сидел у шофера Кушке. Он охотно рассказывал о своей жизни. Я сидел напротив, передо мной — пишущая машинка, текст я уже давно напечатал, но Кушке непременно хотел выговориться и довести свой рассказ до конца. Что мне еще оставалось, как только внимать ему?!

— Жил я в Нойкёльне. С женой и дитем. Как раз было два годика, как все этт началось с расколом.

— Да, господин Кушке.

— Честно скажу вам, господин Роланд. Я ведь был в СЕПГ! А как же! Я всё время говорил, если б коммунисты и социалисты держались вместе в конце Веймарской республики, а не били друг дружку по головам, никогда б этт Гитлер не пришел к власти, никогда! Что вы скажете?

— Полностью разделяю ваше мнение, господин Кушке. И если вы сейчас подпишете…

— Еще минутку. Видите ли, я ведь был коммунистом, да. Душой и телом. А потом русские устроили все это с молоком.