— Оставляю Лондон, — вкрадчиво и с таким же выражением лица проговорил он, — в руках беспрепятственно правящей справедливости.

Измазанная сажей и всклокоченная, Генриетта закатила глаза.

Майлз отреагировал несколько серьезнее. Он уронил крест маркизы и повернулся к Вону.

— Она занята, — проскрежетал Майлз. — Поэтому прекратите так на нее смотреть.

— Как — так? — спросил Вон, от души наслаждаясь происходящим.

— Как будто хотите забрать и поместить в своей гарем!

Вон задумался.

— Вообще-то гарема у меня нет, но знаете, Доррингтон, это великолепная мысль. Нужно немедленно ее обдумать.

Генриетта, наблюдавшая за их перепалкой подбоченясь и со все возрастающим изумлением, встала между мужчинами.

— Если вы забыли, я стою рядом. Здравствуйте! — Она с сарказмом помахала рукой. — И я не позволю, — уничтожающе глянула она на Вона, — забрать себя в чей бы то ни было гарем.

— Я это вижу, — ответил Вон, пряча улыбку. — Вы были бы постоянным укором совести. Даже если и приятным глазу. Нет, — покачал он головой, — главный евнух никогда не согласится.

— Я не о евнухе волнуюсь. Он, — Майлз ткнул пальцем в Вона, гневно глядя на Генриетту, — всего лишь повеса.

— Всего лишь? — пробормотал Вон. — Я предпочитаю считать это своим образом жизни.

Майлз проигнорировал его слова.

— Он, может, и умеет ввернуть умную фразу и завязать галстук таким… таким образом…

— Это узел моего изобретения, — вкрадчиво вставил Вон, но тут же умолк с булькающим звуком, когда Генриетта сильно наступила ему на ногу.

Майлз это заметил, но совершенно неправильно истолковал.

— Это несносно, Генриетта, как ты можешь им увлекаться? Все эти цветистые комплименты… этим повесы и занимаются. Чистой воды пустые комплименты. Они не настоящие. Что бы он ни говорил, он не любит тебя, как… э…

Майлз осекся, на лице его застыло выражение безнадежного ужаса.

В комнате воцарилась тишина. Болван с любопытством высунулся из-под дивана.

— Как? — не своим голосом подбодрила его Генриетта.

Майлз захлопал глазами, в безмолвной тревоге открывая и закрывая рот и смахивая на обреченного, впервые увидевшего топор палача. Придя к выводу, что выхода нет, Майлз с достоинством взошел на эшафот.

— Как я, — горестно проговорил он.

— Любишь? Меня? Ты? — пискнула Генриетта, разом потеряв и словарный запас, и голос. Мгновение подумала и добавила: — Правда?

— Я не так собирался это сказать, — с мольбой воззвал к ней Майлз. — Я все запланировал.

Генриетта ослепительно улыбнулась. Откинув назад волосы, она легкомысленно объявила:

— Мне все равно, как ты это сказал, до тех нор пока не откажешься от своих слов.

Майлз все еще оплакивал утрату Романтического Плана.

— Должно было быть шампанское, устрицы, а ты, — он передвинул воображаемую мебель, — сидела бы там, и я встал бы на одно колено и… и…

Майлз не находил слов. В немом отчаянии он взмахнул руками.

Генриетту слова оставляли редко.

— Ты круглый идиот, — сказала она таким любящим тоном, что Вон деликатно отошел на несколько шагов, а Болван совсем выбрался из-под дивана, собираясь получше все рассмотреть.

Протянув руки к Майлзу, Генриетта подняла сияющие глаза к его разбитому лицу.

— Я никогда не ожидала грандиозных признаний в любви или романтических жестов.

— Но ты их заслужила, — упрямо сказал Майлз. — Ты заслужила цветы, и шоколад, и… — Он помолчал, роясь в памяти. Прикинул, что сейчас не совсем подходящий момент для упоминания о чищеных виноградинах. — Стихи, — с торжеством закончил он.

— Думаю, мы спокойно без них обойдемся, — с шутливой мрачностью сказала Генриетта. — Разумеется, если время от времени тебе удастся сочинить оду-другую…

— Ты заслужила лучшего, — настаивал Майлз. — Не поспешной свадьбы и брачной ночи второпях…

На щеках Генриетты заиграли ямочки.

— У меня на этот счет жалоб нет. А у тебя?

— Не глупи, — проворчал он.

— Тогда все в порядке, — твердо заявила Генриетта.

Майлз открыл рот, собираясь возразить, но Генриетта остановила мужа, просто приложив палец к его губам. Мягкое прикосновение заставило Майлза замолчать вернее орды неистовых французов. Генриетта решила запомнить это на будущее, надеясь, что французы никогда об этом не узнают.

— Я не хочу лучшего, — просто сказала она, подтверждая свои слова красноречивым взглядом. — Я хочу тебя.