Шрифт:
— Я хотел сделать приятное вам, месье Верн. Я приказал Барнаво: сделайте, мой друг, что-нибудь приятное нашему дорогому месье Верну! Он и сделал. Что касается предсказания мадам Ленорман…
— Вот именно, мадам Ленорман, — произнёс Верн и поднялся с кресла. — Её адрес! — грозно и властно добавил он, вскидывая голову. — Насколько мне известно, мадам Ленорман уехала в Америку. Но я этому не верю. По иску частных лиц с неё причитается около двухсот тысяч франков. Дело поручено мне. Слышите? Мне! Ещё два года назад я взялся за это дело.
— Желаю удачи, месье Верн, — стараясь сдержать дрожь во всём теле, сказал Турнэ.
— Немедленно адрес мадам Ленорман! — загремел Верн. — Адрес, и я ухожу. И всё вам прощаю, слышите? Прощаю вам тот непростительный поступок, по милости которого весь Нант, все тридцать тысяч жителей его склоняют сегодня моё имя во всех падежах!
— Только адрес? — спросил Турнэ, чувствуя, что малая толика дрожи осталась только под коленками.
— Только адрес. Прошу и требую. Иначе…
Турнэ выбежал из кабинета и кинулся в швейцарскую. Барнаво лежал на диване и, ероша свою рыжую шевелюру, читал свежий номер парижского журнала «Фарс».
— Адрес Ленорман! — воскликнул Турнэ. — У меня сидит адвокат Верн. Да, тот самый. Он всё простил, у него есть сердце, но нет адреса мадам Ленорман. Вы заварили эту кашу, Барнаво! Давайте адрес!
— Никто и никогда не заваривал кашу, — спокойно отозвался Барнаво, переворачивая страницу журнала. — Каша не кофе, сударь. И плюньте на всех гадалок и их предсказания! Давайте обдумывать следующий номер.
— Адрес, Барнаво, адрес, или я и не знаю, что сделаю с вами! — кричал взбешённый издатель.
— Ничего вы со мной не сделаете, — махнул рукой Барнаво. — Теперь мы оба — и я и вы — на весах мадам Судьбы. Делать будет она, нам остаётся ждать и надеяться. А вы — адрес! Выдумать его, что ли!
— Выдумайте, Барнаво, выдумайте! У вас это получится!
— Сколько угодно! Ну, хотя бы такой: Ницца, Цветочная набережная, четыре. Можете сказать — сорок, если не нравится четыре. Пансион… ну, пусть будет пансион Анжелики Сету. Да вы перепутаете, я вам напишу. Вот возьмите, успокойте вашего Верна!
Турнэ выбежал из швейцарской. Барнаво удобнее расположился на диване, зажёг пятую свечу на столике и, ухмыляясь, произнёс:
— Ленорман! Почему-то все сегодня интересуются Ленорман. Я что-то упустил, я ожидал, что героем дня буду я,Барнаво… Ну что ж, подождём. Судьба всегда за тех, кому нечего терять.
Турнэ вручил Пьеру Верну адрес Ленорман. Адвокат, высоко подняв голову, с достоинством удалился. Слава тебе, боже, гроза прошла, но всё же хорошую погоду на ближайшее будущее придётся делать неустанно…
Шестнадцатого февраля на четвёртой странице «Нантского вестника» было помещено второе предсказание мадам Ленорман. Жена булочника родила девочку и пожелала знать будущее своего ребёнка. Барнаво сочинил утешительную биографию и, на всякий случай, изготовил на досуге полсотни различных предсказаний.
— Не перепутайте, месье, — сказал он издателю. — На белых листках мальчики, на розовых девочки. Месяца на три вам хватит. Когда я возвращусь, мы придумаем что-нибудь новенькое.
— Вы хотите покинуть меня? — испуганно спросил Турнэ.
— Хочу отдохнуть у себя в деревне, — ответил Барнаво. — Вы обещали мне сто франков и отпуск на два месяца.
— Обещал, — качая головой, со вздохом произнёс Турнэ и с великой неохотой отсчитал положенные по уговору сто франков.
На следующий день Барнаво уехал к себе, в Пиренеи. Возвратился он в Нант только спустя восемнадцать лет, когда почтенный месье Турнэ, разбогатев и обанкротившись, продал свою газету издателю журнала мод, когда вырос и возмужал сын Пьера Верна — Жюль, когда… впрочем, об этом все впереди.
Глава вторая
Жюль и его брат Поль
Девяти лет Жюля отдали в школу. К этому времени он уже бегло читал и полуграмотно писал. Воспитатель первого класса однажды опросил каждого из учеников: «Кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?»
Двенадцать мальчиков из сорока ответили пожатием плеч и чистосердечным «не знаю». Сын директора нантского театра Пьер Дюбуа сказал, что ему хочется быть учителем в школе: страшно интересно задавать какие угодно вопросы и ставить какие угодно отметки.