— Слышь… Где тут можно купить зубную щетку… подешевле?

Рот Ивана несколько раз открылся и закрылся сам собой, не произведя ни звука. Рука зачем-то ощупала набитый бутылками ящик. Быть может, мироздание еще не рушилось, но уже явно начало шататься. Оставалась гипотеза о слуховых галлюцинациях.

А заодно о зрительных и обонятельных.

Наклонившись вперед, Иван втянул ноздрями воздух, заранее изготовившись немедленно гасить рвотный позыв. Ничем особенным от бомжа не пахло. Разве что затхлостью и почему-то прудовой тиной…

Иван что-то пробормотал в ответ. Затем вдохнул еще раз и в большом изумлении ощупал себя от шеи до выпуклого животика. Вытаращил глаза. Уронил челюсть и забыл подобрать, поглощенный чем-то важным и крайне необычным.

Внутри него что-то происходило.

Всякому известно: идиотов на свете куда больше, чем необходимо. Данный тезис настолько банален, что можно сказать и так: «Любой идиот знает: идиотов на свете…» — ну и так далее. Так вот: настоящий идиот этого не знает. Он вообще ничего не знает, поскольку необучаем. Его коэффициент умственного развития не выше 0,20. Если выше, то такой слабоумный классифицируется медициной как олигофрен, а то и дебил — аристократ среди дефективных, не нуждающийся в постоянном уходе.

— Кажется, мы скоро останемся без работы, — невесело констатировал доктор Говард, главный врач Кливлендского приюта для слабоумных.

И сам же понял, что не высказал ничего оригинального. Примерно то же самое могли сказать тысячи, если не десятки тысяч его коллег по всему миру.

— Если так пойдет дальше…

Доктор Говард не договорил. Что случится, если так пойдет дальше, было прекрасно известно всему персоналу. Урежут ассигнования. Придется сокращать штат. А если процесс не остановится, то… страшно подумать.

Психиатрические клиники, имеющие дело с иным контингентом, почти не пострадали. Другое дело — приюты для слабоумных. Тихие дебилы, способные к несложной работе под наблюдением, казалось, издевались над персоналом. Почти все прекратили бессмысленно улыбаться. Один, занятый стрижкой газона, сделал это столь художественно, что все ахнули. Другой умудрился произнести сложносочиненное предложение — и ни разу не сбился, подлец! Третий попросил подыскать ему иное занятие, желательно что-нибудь, связанное с механикой. Четвертый, поймав доктора за пуговицу, прямо спросил, доколе он будет тут торчать и за кого его принимают, если держат за забором. Заодно он потребовал квалифицированной экспертизы, заявив, что готов для начала пройти тест на ай-кью. Черт побери, где он слов-то таких нахватался?!

С пациентами других отделений тоже творилось неладное. Многие подобрали слюни. Один малый весом в триста фунтов перестал ползать на карачках и после двухдневных попыток взгромоздился на свои «тумбы». Двое идиотов осваивали членораздельную речь. Никто их не учил — учились сами.

Было отчего прийти в замешательство!

В конце концов доктор Говард принял такое решение:

— Подождем пока, — сказал он. — Понаблюдаем одну-две недели. Все может случиться. Но если тенденция сохранится, боюсь, половину пациентов придется выписать…

Он дернул щекой, что делал всегда, находясь в состоянии раздражения, и не без яда заметил:

— У кого сейчас работы выше головы, так это у всяких реабилитационных служб…

Это было правдой. Более того, об этом уже сообщалось по телевидению. Поэтому к яду доктора Говарда примешалась и нотка зависти.

Им-то не придется искать новую работу! А попробуй найди ее, когда тебе под пятьдесят…

Хотя — если подумать — не все так плохо. Вчера доктор сам втихомолку подверг себя тесту на IQ. Получился неожиданный результат: 144 вместо обычных 120–125. Просто удивительно. Если телевизионщики не врут…

Если они не врут и действительно всем досталось поровну, надо только не терять времени даром. Очень скоро желающих сменить профессию будет пруд пруди.

Телевизионщики врали не больше, чем обычно.

Даже меньше. Сенсация сенсации рознь: одну приходится натужно тянуть за уши, другая сама скачет на прыжок впереди охотников, только поспевай за ней. Гони в эфир свежие факты, а домыслы оставь редакционным аналитикам и ученым экспертам.

Домыслы, именуемые «гипотезами» и «предположениями», соперничали числом и скороспелостью с опятами на осенних пнях. Кое-кто с мрачным удовольствием предрекал Конец Света, кое-кто, наоборот, начало Золотого века.

Частицы странного тумана, взятые в десятках «точек прокола» и подвергнутые исследованию, оказались идентичными. Трудно было установить, кто первый ввел в обиход термин ВНР — биологические нанороботы, или бионары. ВНР не желали вступать в контакт ни с культурами бактерий, ни с колониями плесени, ни даже с тканями высших позвоночных, включая человекообразных обезьян. Их привлекали только ткани человека. Внедрившись в клетку, бионар растворялся в ней.

Два? Десять? Миллион? Хватало и одного наноробота. Вскоре клетка превращалась в фабрику для поточного производства ВНР — совсем как при вирусной инфекции, но с двумя отличиями. Во-первых, организм и не пытался защититься от вторжения. Во-вторых, после заражения (или инициации?) всех клеток организма (или живого образца ткани) клетки немедленно «одумывались» и продолжали функционировать, как ни в чем не бывало.