Шрифт:
Все-то она знает.
– А у нас? – спрашиваю я.
Она вздыхает.
– И у нас, как у всех...
– Да? А вот сейчас проверим.
Я достаю мобильник и набираю номер Мишки Зимогорова. Долгие гудки. Мне представляется Мишкин домашний телефон, вокруг которого плавают налимы и пятятся хвостом вперед черные раки. Наконец Мишка берет трубку.
– Ну?
– Привет, собака! – обрадованно кричу я. – Дрыхнешь, что ли? Много принял?
– Ну как... – сонно бормочет Мишка. – Вчера посидели немного... почти тихо, но соседи все равно ментов вызвали... Олег, это ты, нет? Деньги завтра, чтоб я сдох, мне Лихоблудов аванс обещал...
– Я тебе не Олег, и ты меня плохо знаешь, – угрожаю я. – От меня ты деньгами не отделаешься: или два раза по морде, или хороший коньяк. За что? Отвечаю: за «Островок». Кто мне его насоветовал?
– А, это ты, жук полосатый, – нагло зевает в трубку Мишка. – Ну и как тебе в «Островке», пишется?
– Мне в «Островке» так, – сдержанно отвечаю я, – что пузыри еще не пускаю, но скоро буду. Резной мостик помнишь? Снесен и уплыл, остров тонет, жрать нечего. Холодно, мебель жжем. Въехал? Да, тут у нас еще труп...
– Погоди, погоди, – бормочет Мишка и звучно прочищает горло. – Не понял: какой труп?
– Мертвый, блин!
Десять секунд Мишка Зимогоров усваивает информацию. Затем начинает орать, что это потенциальный сюжет, что он завидует моему приключению, из которого я впоследствии вынесу немало приятных воспоминаний, и все в таком духе.
А я мечтаю при следующей встрече отломать ему конечности. Или нет, лучше напроситься к нему на пьянку, остаться ночевать, а утром поглотить все оставленное на опохмел пиво. Из общения с людьми вроде Мишки вырастали великие инквизиторы.
– Кончай базар, – говорю ему я, а Мария Ивановна морщится от перлов современной изящной словесности. – У вас в Москве как – потопа нет?
Мишка говорит, что сейчас глянет в окно, а я думаю над моим «у вас». У вас в Москве... Вжился в местность, пустил корни. Еще дня три назад я сказал бы «у нас в Москве».
– Ручьи текут, сугробы тают, – рапортует Мишка. – Солнышко светит.
– И все?!
– Какой-то хмырь пиво пьет на ходу, сейчас под иномарку попадет... Не, не попал...
– Понятно, – бросаю я в трубку. – Ну пока.
– Погоди, а чего ты звонил? – интересуется Мишка, но я даю отбой и докладываю Марии Ивановне о полном благополучии в первопрестольной, несмотря даже на наличие в ней Мишки Зимогорова.
– Об этом надо всем рассказать, – немедленно оживает Мария Ивановна. – Пусть верят, что все в порядке. Паника, Виталий, нам совсем не нужна.
– Паники вроде и нет, – говорю я. – Так, унылость...
– В таких случаях, как наш, паника редко возникает сразу, ей нужно какое-то время, чтобы созреть...
Я пожимаю плечами, и тут нас зовут обедать.
В рыбном бульоне плавает маленький кусочек щуки, ершиная голова с грустными белыми глазами и полтора чьих-то плавника.
– Не уха, – досадливо крякает Матвеич, шумно отхлебнув пойло. – Для ухи, едреныть, что надо? Кто сказал – картошка? С картошкой, едреныть, выйдет не уха, а рыбный супчик. Настоящая уха – это рыба, лук и специи, больше ничего. Лаврушка там, едреныть, перец горошком...
Просто удивительно, как быстро десять человек могут подъесть все запасы, не ощутив, однако, особой сытости. Хлеб нарезан прозрачными на просвет кусочками – по одному на едока. Столько же осталось на ужин, а с завтрашнего дня нам придется обходиться без хлеба и вспоминать «Любовь к жизни» Джека Лондона, который, в отличие от Мишки Зимогорова, Виталия Колорадского и большинства их общих знакомых, знал, о чем пишет.
Новость о столице принята благосклонно, но зловредный телевизор опять показывает всякие документальные ужасы: затопленные мосты в Париже, катер спасателей, плывущий по улицам Лондона, катастрофическое наводнение на Гудзоне, селевой поток в Перу и прорвавшую дамбы желтую Хуанхэ.
В Испании тонут Валенсия и Галисия. Жаль: испанцев я уважаю. Они придумали сиесту.
Зеваю.
– Ты что, спать собираешься? – осведомляется у меня Феликс.
– А разве есть работа? – ворчу я, забираясь под одеяло.
И почему-то вспоминаю своего недописанного Гордея Михеева, человека, гасящего звезды. Вот над текстом – это работа. А дрова собирать – это так...
– Ладно, спи.
Дезертиров трое – стриженые первогодки, тощее пушечное мясо в грязном обмундировании. Видно, что на пути от Дурных земель им не раз приходилось падать ничком в пыль, пережидая опасность. Они блуждали в холмах, передвигаясь ночами и отсыпаясь днем, стараясь быть незаметными, как норные животные, голодали, маялись страхом, а этой ночью наконец решились пересечь долину и наткнулись на дом. Выдавив оконное стекло в лавке, они забрались внутрь и устроили пиршество, разом позабыв все страхи. Какие там страхи, когда здесь еда! Сколько угодно еды! И вода в бутылках самая разная. И сигареты, и спиртное!