О деньгах. Важное. В период моего сожительства с Ольгой я старался экономить. Старался. Деньги от продажи моей комнаты в банк на сохранение мной не клались, а были положены в мой секретер на Ольгиной псевдокухне и брались мной оттуда по мере надобности по одной-две стодолларовые бумажки. Покупка мной системы SONY и компьютера-исключения, когда брались б'oльшие суммы долларов. На отъезд в Германию мной был куплен скромный носильный комплект вещей: лёгенькая курточка, рубашка, ремень, сандалии. Также летом 2003 года я давал Ольге 3 тысячи рублей на отъезд её сына к бабушке на Вологодчину, 200 долларов моей матери на зубы (не мог не дать, ибо не имея возможности заработать, я осознавал свой долг заботиться о ней как могу), Диме Блюменталю - 300. Причём с Димой мы договорились, что он мне отдаст долг, только когда мы оба уже будем в Германии - не раньше. Приведённых расходов я не мог избежать по внутреннему своему убеждению, то есть не мог не дать. Этих денег. А отказал я тёте Надине, у которой в это время на Набережной производился ремонт. Типа: ремонт подождёт, а я не хочу рисковать возвратом денег вовремя, ни одной стодолларовой бумажкой, ведь ремонтам свойственно не укладываться в сметы расходов.

Мне казалось, что я экономлю, то есть бережно отношусь к тем долларам от продажи комнаты, что лежат в секретере, и считая себя бережливым, я в то же время боялся взять лишний раз да пересчитать их. Нет, лучше буду стараться себя ограничивать, а сколько получится сэкономить - столько получится, - так я решил, боясь залезть в секретер пересчитать деньги лишний раз. К чему огорчаться от убыли наличности, то есть доставлять себе неприятность собственными руками, лучше отмечать, какой же я хороший при каждом самоограничении трат, вызывая положительные эмоции при запрете самому себе раскошелиться. А тех трат, которым суждено быть, - не миновать. Такова была моя экономическая философия. Поэтому я крайне неприятно удивился в дни первых Ольгиных "пожеланий" моего съезда от неё, когда я всё-таки удосужился залезть пересчитать валюту в глубине секретера. Я прямо ахнул: на месте лежала всего одна бумажка - пятисот'eвровая банкнота! И всё! А где же остальные деньги от продажи комнаты? Неужто я их все потратил, вынимая по одной? При режиме крайней экономии! Не может быть! Это нереально! Но ведь и взять-то мои деньги было некому: не Ольга же или её сын - глупость какая-то. Значит, получается, что я всё-таки смог потратить столько денег, не заметив этого сам! Значит, это реально оказалось освоить мне столько денег! Включаю в головном мозге калькулятор и пытаюсь в голове просуммировать все свои денежные расходы включая походы в магазин и на рынок за продуктами. Грубая прикидка при устном счёте безрезультатна: не сходится. Произвожу расчёт на бумаге. Опять мои траты даже при грубом приближении не сходятся с суммой, полученной мной за мою комнату! Ведь нельзя столько денег проесть (Еда - это самая приблизительная статья моих расходов)! И пропить (Пил я крайне мало, даже пива!) куда делись деньги, или на что потрачены-осталось для меня загадкой. И остаётся до сих пор. Ольга также была удивлена-раздосадована таинственным исчезновением моих денег. И теперь она окончательно убедилась, что терпеть ей меня в своей тесной квартире до весны 2004 года - очередного заезда на учёбу в Германию не стоит, ведь она уже утратила веру в реальность предприятия мной отъезда на учёбу в Германию, даже самого отъезда туда, не говоря о собственно учёбе там. И из-за отсутствия у меня необходимых денег, и из-за демонстрации мной неспособности распоряжаться деньгами, то есть доказательства мной моей бесхозяйственности, недееспособности. В общем, Ольга утратила веру в меня, потому что я дурак, на которого нельзя положиться. И зачем ей в таком случае терпеть меня до весны 2004 года, а может, и не до весны, а дольше, ведь теперь уже ей кажется весьма вероятным, что мы с ней не уедем в Германию уже никогда. Так что теперь, читатель, тебе станет понятна женская мудрость Ольги, выразившаяся в указании мне на дверь. Ш-ш-шайсе!
– только и оставалось мне выругаться не вслух, а про себя. И на себя. Ни в чём не обвиняя Ольгу, ни в каком предательстве, а понимая её, простую русскую женщину со своими житейскими проблемами и неустроенностью.

Итак, мне повезло, что я не оказался на улице, а переехал к тёте Миле. Кроме указанных вещей я перевёз с собой последнюю пятисотевровую банкноту. Рублей в кармане у меня при переезде было порядка двух тысяч, из которых одну я отдал лохотронщикам, обещавшим мне оперативно подыскать варианты недорогой съёмной комнаты. Мне было не до осторожности, мне нужна была комната! Очень. Недорогая. И срочно. На этот лохотрон я только зря убил драгоценное время, время сидения в квартире тёти Милы без дела и денег (не разменивать же последние 500 евро!
– они мне теперь нужны на съём комнаты). А на работу я не стремился устраиваться, надеясь, что вот-вот найду комнату (через лохотронную фирму, о которой я ещё не знал, что она такая), и только тогда будет ясно, в каком районе мне искать неквалифицированную работу - не ездить же на таковую через весь город!

Пока я сидел без дела у тёти Милы, я пристрастился к прослушиванию новой петербургской FM-радиостанции "Радио "Классика", благо, моя система SONY ZS-35M хорошо передавала звук классических музыкальных инструментов, как низких, так и высоких. Да и настроение у меня было располагающее к прослушиванию классической музыки: она успокаивала при голодном сегодняшнем дне и полной неопределённости в завтрашнем. Мои маленькие разноцветные мини-диски стали быстро пополняться цифровыми записями классических произведений в качестве один к одному без искажений. После облома с комнатой через лохотронную фирму (тысяча тоже пропала безвозвратно) - шайсе!
– я позвонил Диме Блюменталю и рассказал ему об актуальности номер один для меня сейчас найти комнату для проживания в ней до отъезда весной следующего года на учёбу в Германию (теперь уже без денег при предъявлении в немецкое консульство поддельной банковской справки). К себе Дима, уже обзаведшийся женой Леной, пригласить не мог. Свою комнату он продал и жил в съёмной однокомнатной квартире с женой. Но он обнадёжил меня обещанием поговорить кое с кем из своих знакомых, собирающимся сдавать какое-то жильё. Это Димино обещание сковало меня на пару дней, а когда выяснилось, что этот вариант отпадает, то мне нужно было уже бегом искать себе комнату для съезда, так как возвращалась с отдыха-лечения тётя Мила, хозяйка квартиры, где я находился. Накануне её приезда домой я иду с агентом смотреть комнату в Купчине, спальном районе, недалеко от коечной станции метро "Купчино". За 100 евро в месяц. Осмотрев предлагаемую мне комнату и уже уходя с агентом из квартиры я слышу сзади тихий голос хозяйки: "Возвращайтесь!" Намёк понял: хозяйка квартиры предлагает договорится без агентства недвижимости. Я вернулся и смекнул выгоду: мне не надо будет платить агентству за посредничество сумму, равную месячному съёму этой комнаты, то есть 3.500 рублей, что очень меня прельстило при моём безденежье. Я договорился с хозяйкой переехать к ней жить завтра же, сразу оплатив два месяца своего проживания в её квартире. То есть я успел! Успел съехать от тёти Милы до её возвращения в город за день. Перевезти мои вещи в Купчино мне помогает на своей машине Сергей Петров, удивляющийся моей жизни, глядя со стороны. Переехав в Купчино я устраиваюсь работать в слесарку, благо кое-какой опыт работы слесарем у меня уже был. А находилась найденная мной работа у станции метро "Кировский завод" на территории этого завода, сдающего в аренду свои производственные помещения всяким мелким шарашкам. Не близко, но что поделаешь?! Постепенно хозяева квартиры, где я жил, узнали от меня о моих планах на будущее и о моём одиночестве (я ведь и Новый 2004 год встретил в этой купчинской квартире; меня хозяева даже приглашали за новогодний стол посидеть-попить вместе с ними). Вывод из сведений обо мне хозяева сделали следующий. Первое. Что меня можно "по дружбе" попросить за платить за проживание у них вперёд. Это они сделали. Всего я отдал им последние 500 евро. Второе. Что меня можно обокрасть. Это тоже у них получилось: украли мою систему SONY ZS-35М, мою дорогую игрушку! Из-за чего потерял сон, проспал на работу несколько раз подряд и был уволен. Потерять такую работу, где лояльное начальство входило в моё положение и выдавало внеплановый аванс!.. Шайсе!

...Моя система SONY ZS-35M оказалась непосильной для освоения её возможностей без инструкции. И была она неширпотребовской моделью, так что воры не могли найти подобную в обычном магазине радиотехники, чтобы расспросить продавца, как она работает. Поэтому мою систему скупщик краденого никуда не смог пристроить-перепродать, и опасаясь моих угроз, передаваемых ему через хозяев - квартирных мошенников и воров, что моя система слишком ярка и раритетна, и с ней легко залететь при незаконном владении. Преступная шайка согласилась с моими доводами и вернула мне мою "Соню". ZS-35М.

Третье, что удалось сделать хозяевам квартиры, узнав о моём одиночестве, это выгнать меня с вещами из квартиры на улицу. Ну, да, ведь договора на бумаге с хозяевами квартиры о сдаче мне комнаты не было, и никто не придёт за обиженного меня бить хозяевам морды. Моя Книга не сборник рецептов мошенничеств, поэтому подробности того, как удалось хозяевам квартиры обидеть меня, оставив совсем без денег и без крыши над головой, я опускаю.

А ведь моя мама жила относительно недалеко - в том же Купчино. Поэтому я от нечего делать явился с коробками к ней. А ведь был ещё мешок с тряпьём. Напомню, что моя мама жила в однокомнатной квартире Полининого мужа Марка. И школьница Ульяна жила почти постоянно вместе с бабушкой Элей, моей мамой. А Полина с Марком в двухкомнатной квартире в доме напротив. Ну куда мне с вещами? В комнату, считающуюся Улиной в двухкомнатной квартире, где живут моя сестра Полина с Марком? Очень это надо им! Поэтому как бы не ворчала моя мать, она вынуждена была согласиться пустить меня к себе в комнату в Марковой однокомнатной квартире. Третьим. Если Уля спала в раскладном кресле, то мне нашлось место только в углу у окна на полу. Но я был рад, что мать меня приютила. Несчастливы же были моя мама и сестра. Атмосфера в доме (даже не знаю, как его называть: маминым или Марковым) была мрачной. Всё из-за меня. Я хоть и говорил (дело было 25 января), что весной я уеду в Германию учиться, мне уже не верили. А мои вещи были поставлены в Улину комнату в двухкомнатной квартире. Как же они портили её уютный детский интерьер! Полина была крайне недовольна, но ей приходилось терпеть. Не ради меня, нет, а ради нашей с ней матери. А ведь я ещё явился домой к ней без денег. И без работы. Меня ведь ещё и покормить надо! А что там за пенсия у моей мамы? Смех, а не пенсия. Сквозь слёзы смех. Поэтому мне очень было не по себе за маминым обеденным столом на кухне: она попрекала меня каждым положенным мне на тарелку скромным куском, не словом, а выражением лица, так что мне было не до наедания досыта, а сколько дадут, а давали мало, потому что мама с Улей сами ели помалу, и я, не успевший наесться на зарплату за работу в шараге на "Кировском заводе" по причине увольнения оттуда, не смог наесться и дома у матери. Голод-вот вечный мой спутник по жизни! Когда же мы с ним расстанемся? Неужели теперь и в Германии мне придётся голодать, уехав туда на учёбу без денег? И хватит ли у меня сил и учиться там, и работать, хватит ли запаса прочности? Вот какие вопросы тревожили меня в последнее время. Ну, ничего, скоро узнаем, ведь весна с приглашением из Германии учиться не за горами. Будем прорываться. Отступать некуда. Надо терпеть. И голод, и мамин холод.

По настоянию матери и сестры перевожу свой компьютер и письменный стол в Купчино в однокомнатную квартиру Марка. К матери, Ульяне и мне.

В конце января устроился слесарем. Опять в шарагу: приличной эту контору не назовёшь. Посудите сами: там делают оборудование для подпольных водочных заводов, и часто в цехе крутились чёрные - представители заказчика. Мне было неприятно осознавать свою будущую сопричастность к производству палёной водки на изготовленном моими руками оборудовании, но что поделаешь?
– Я рад был, что нашлась относительно недалеко от маминого дома такая работа за такие деньги (обещано было 8 тысяч рублей в месяц). Хоть такая работа хоть за такие деньги. Но отработать месяц и здесь мне не удалось. Опытный слесарь, недовольный тем, что взяли меня к нему в помощь, стал выпячивать собственную незаменимость, набивая себе цену, типа: лучше бы ему прибавили зарплату, и он стал бы работать за двоих, чем брать на работу меня, несмыслёныша - это я по его мнению ничего не смыслю в слесарном деле, и вообще, я по его мнению, которому начальство верит, дурак. Да, да, старый слесарь, выпячивая свою собственную незаменимость и опытность, стал выставлять меня пред начальством дураком. И это ему удалось - меня уволили. Что послужило поводом для колкостей в мой адрес теперь уже со стороны матери и сестры. Опять матери и сестры, ведь они язвили на мой счёт ещё до Ольги - всю жизнь. Как же я устал, что самые близкие мне люди считают меня каким-то неполноценным дураком! Дурак, дурак, дурак - от этого "диагноза" или "титула" не спрятаться мне даже дома. Теперь уже материнского дома - своего уже нет. И пилят-колют меня они, что я дурак, продал своё жильё и не в состоянии буду обзавестись теперь новым уже никогда! Никогда! Что я буду БОМЖом. Если от Ольги я терпел, терпел, да не вытерпел, огрызнулся ей в ответ, то тут, в доме матери (квартире Полининого мужа Марка) я терпел абсолютно всё, лишь бы меня не выгнали. А выгонять было кому. Это Марк. Здоровый такой человек, здоровенный. Как медведь. И послушный Полине. А она ежедневно следит из дома напротив, как дела у матери. Как постоянная ядерная угроза для меня. И я ходил по квартире матери/Марка втянув голову в плечи, ссутулясь, чувствуя постоянно занесённый материнско-сестринский топор негодования над своей головой, боясь распрямлять спину и расправить плечи.

Однажды в этот период моего проживания у матери, когда я зашёл в дом напротив к Полине (что-то мне понадобилось из моих вещей), она, будучи наедине со мной, кроме обычных недовольств, что я не могу "отстать от мамы", высказалась:

– Я всё помню. И как ты в детстве ходил по мне ногами, прямо по животу, и таскал меня за косы, и как в мой день рождения ты ударил меня по лицу. И не прощу тебе этого. Никогда.

Из сказанного я сделал тот вывод, который, наверное, хотела и Полина, чтоб я сделал, а именно: ждать помощи от неё мне нечего, а то, что меня приняла мать - это дело всегда поправимое, ибо теперь мать, пенсионерка с мизерной пенсией, - материально зависима от Полины, и если Полина сочтёт нужным, то ноги моей не будет в доме у матери - Марк обеспечит выполнение её, то есть Полининых, требований по очистке его квартиры от меня, бомжа. И не дай Бог услышать Полине нарекания матери на моё поведение у неё "в гостях", или "на постое" (как хотите называйте)!
– Я сразу окажусь на улице.