"Запоминайте же меня, запоминайте! Что вы видели меня на Невском. Ну же!
– повторял я сам про себя.
– Чтобы вы поверили в то, что уже было со мной, и что будет! Смейтесь, смейтесь! Но пролитие крови не за горами! Я этого не хочу, но это будет! Вопреки моей воле!", ведь солдат на параде думает о войне. И я думаю о своей войне за выживание...

С военным оркестром я миновал площадь Восстания и ступил на собственно Невский. Я, как и публика, обозревающая меня, был в восторге. Вместе с аккомпанирующим мне военным оркестром я смотрелся как видеоклип. Мне так казалось. И мелецыанэры из оцепления не пытались меня выдернуть из карнавальной колонны. Пока не пытались. Так я дошёл-домаршировал до улицы Рубинштейна. Только тут из оцепления ко мне подошёл мелецыонэр и потребовал покинуть карнавальную процессию. Я с ним спорить не стал и прошёл сквозь оцепление и плотно стоящих зрителей на тротуар. Пройдя по тротуару метров 15, я юркнул, нагнувшись, сквозь зрителей и оцепление опять к "своему" оркестру. Но меня тут же снова выцепили-препроводили на тротуар. Но почему так? Я же не портил карнавальной картины и не мешал карнавалу, а, наоборот, обогащал собой видеоряд, картину в глазах зрителей! Я чувствовал себя солью к блюду под названием "военно-духовой оркестр" и вообще королём этого карнавала. Итак, я чуть не дошёл до Аничкова моста. В карнавальной колонне не дошёл. Больше я попыток вернуться в карнавальную колонну не предпринимал - хватит, я получил, чего хотел: демонстрация всем моих намерений бороться со злом, воплотившись в воина Господня, состоялась, мой парад состоялся.

Вот я ступил на Аничков мост, и у первого коня с укротителем (скульптуры на мосту) ко мне обращается молодой мужчина:

– Дай с тобой сфотографироваться!

Просьба эта прозвучала на мой взгляд не очень вежливо. В других случаях просили вежливей, и то, чтобы просто меня сфотографировать, одного. Я представил, что этот человек потом будет всем показывать нашу с ним фотографию в своём фотоальбоме - а у меня нет ни дома, ни фотоальбома - и я решил проверить-разузнать степень его желания со мной сфоткаться, насколько оно серьёзно, это его желание. Если он ответит мне отрицательно, то, значит, совместная наша с ним фотография ему не очень то и нужна. Я таинственным, заговорщическим тоном тихо произношу:

– Котят ведь не дарят. Дай хоть сколько-нибудь!

У желавшего было со мной сфотографироваться лицо нахмурилось, и он отвечает мне:

– Ещё чего!

Значит, проверку он не прошёл. А ведь дай он мне чисто символический рубль, или даже 10 копеек, то я бы ему не отказал со мной сняться, а так:

– Тогда: нет!
– отказал я ему, а он мне:

– Да пошёл ты!

Этот его посыл меня лишь подтвердил правильность принятого мной решения не фотографироваться с этим быдлом (только быдло в подобной ситуации способно так ответить на мой вежливый отказ).

После Аничкова моста я свернул направо на Караванную улицу и пошёл к себе на лестничную площадку на Набережной параллельно Невскому по Итальянской улице. Я решил, что меня такого разодетого-экипированного, ангела во плоти, непременно должна увидеть Она, то есть Елена Петровна. Но Она не хочет меня видеть. Значит, надо найти повод, чтобы заинтересовать её со мной пообщаться. Хоть минуточку. Итак, надо найти повод, по которому я к ней пришёл, и я придумал: снести ей найденные мной женские туфли, найденные мной в Александровском саду. Хорошие ведь туфли, и размер вроде бы Её. Как я добьюсь того, чтобы увидеть Её с целью передать туфли, я не знал, а только предполагал. Ведь если я позвоню в домофон на двери Её парадной, то Она не откроет. Значит, мне придётся проникнуть в парадную с кем-либо входящим или выходящим из неё, а там, на лестнице, дожидаться, когда Она откроет входную дверь своей коммунальной квартиры, чтобы покурить, выпуская дым на лестницу. Надо только, прежде чем идти к Ней, удостовериться, что Она дома. И я набираю на своей "Нокии" номер её домашнего телефона. Она подходит к нему, то есть берёт трубку, и говорит "Алё". Я же, ничего не отвечая, отключаю связь. Всё, я знаю, что Она дома, значит, я иду к ней с туфлями. А идти мне к Ней надо на Малый проспект Петроградской стороны. С Набережной - значит, по Дворцовому мосту на стрелку Васильевского острова и далее по Биржевому мосту на Петроградскую. Туфли я несу в руке в обычном чёрном полиэтиленовом мешке.

Вот я и на стрелке Васильевского острова. А там народ не пускают пройти по верху стрелки. Стоит мЕлиция в оцеплении, за которым идёт подготовка к какому-то праздничному концерту. Но узкой струйкой народ просачивается нижним путём, то есть через спуск к раздваивающейся в этом месте на рукава Неве. Через спуск с двумя гранитными шарами, место, так любимое невестами с женихами. Менты пропускают не всех, а только самых настойчивых в своём желании здесь пройти. Я тоже соврал, что я живу на Петроградке и возвращаюсь туда с карнавала. Меня пропустили, а кого-то нет-здесь мне помог мой карнавальный костюм. И вот, когда я оказался на самом "острие" стрелки, то есть на равном расстоянии между шарами, ко мне подходит очень красивая и очень молодая девушка-блондинка с фотоаппаратом спрашивает меня:

– Можно с Вами сфотографироваться? Я , Вы и моя подруга.

Я уже успел оценить девушкину красоту, ещё не успев пройти мимо неё, а тут: на тебе, она ко мне обращается с просьбой! А мой ответ ей уже был готов заранее, я решил повторить с ней тест, что я задал человеку на Аничковом мосту:

– Котят ведь не дарят! Дай хоть сколько-нибудь!

Девушка, не задумываясь, потянулась за деньгами, достала бумажную десятку и спросила меня:

– Этого хватит?

– Вполне достаточно, - ответил я.

Следует признаться, что на тот момент у меня не было практически нисколько денег, даже металлической мелочи, поэтому десяти рублям я очень обрадовался. И встал между девушками, чтобы нас троих сфотографировали. А над нами в воздухе на верёвках - воздушные надувные красные сердца, заправленные лёгким газом. А одета была эта обратившаяся ко мне девушка в белую короткую курточку, коротенькую же юбчонку, то есть блондинка в белом была сущий ангел. То есть я ангел, и она тоже ангел, только совсем другой, мирный. Мы сфотографировались, и я предложил девушкам погулять вместе, они ведь просто гуляли. Они согласились. Мы назвали друг другу наши имена. Девушку в белом зовут Вероника. А другую - я не помню как. Поскольку траты мной на девушек исключались ввиду отсутствия у меня денег да по причине наличия у меня, правда, призрачного, Елены Петровны - она была в моём сердце - я предложил девушкам, в основном девушке-ангелу Веронике (для меня было ясно, что эта юная красавица была инициатором их с подружкой вылазки на праздничное гуляние в день Города, вторая девушка была некрасива и не вызывала во мне никаких положительных эмоций; и эта вторая была, по-моему, взята Вероникой по причине её боязни идти гулять одной на столь массовое мероприятие как празднование дня Города, - я предложил девушкам после взаимного представления друг другу и сообщения, что я - ангел, пройти со мной туда, куда я шёл до встречи с ними, и спросил:

– Хотите, я заодно покажу вам, что такое настоящая любовь?

– Да, очень!

И мы пошли. На ходу я рассказал девушкам, что я писатель (не бомжом же мне представляться или бродягой!), пишущий Книгу, в которой я, действующее лицо, проливаю кровь, и далее:

– Эта кровь стекает в Неву, её несёт по волнам до спуска со сфинксами у Академии художеств. А там почти у самой воды, на уровне нижних ступеней, бронзовые грифоны. И вот, невские волны плещутся о лапы этих фантастических животных. И кровь с поверхности волн попадает на эти лапы. И происходит чудо: лапы, на которые попадает кровь, оживляются, то есть сами бронзовые грифоны оживают, потому что кровь оказывается живительной, магической жидкостью, и грифоны больше не могут стоять на месте. Но и улететь они не могут, потому что на спуске к Неве у Академии художеств не целые грифоны, а только передние их части: львиные передние лапы, орлиная голова и чья-то из них грудь. И они отскакивают-отпрыгивают по ступеням наверх на Университетскую набережную. И начинают клевать попавшихся им под клюв людей, скача на передних своих лапах. Стекающей в Неву крови на поверхности её волн всё больше. Вода под кровью начинает бушевать, и всплески волн становятся всё сильнее. И вот кровь с плещущихся о них волн попадает на лапы металлических львов, установленных на Адмиралтейской набережной у Дворцового моста. Со львами происходит то же самое, что и с грифонами. Они оживают и спрыгивают на Набережную со своих постаментов. И тоже начинают грызть насмерть попадающих им навстречу людей, кровь которых, уже нельзя сказать, что стекает в Неву, ибо Нева вышла из берегов, причём верхним слоем, разлившимся по Городу, является кровь. Кровь людей. И на месте Петербурга образуется море крови. Естественно, что скоро таким же образом оживает и Медный всадник, и змея под ним. Они также начинают убивать людей: змея душить кольцами и кусать ядовитыми зубами, конь Петра Первого всех топтать копытами, а сам Пётр Первый рубить всех мечом.