Мы пережили шок. Шутка ли — мы чуть не сожгли в печи живого кота! Но как он там оказался? И вообще — кто он такой?

Через пару дней, когда мы, так ничего и не поняв, немного успокоились, история повторилась. Теперь мы соображали быстрее, и, едва печь взвыла, быстренько повыбрасывали поленья. Кот успел лишь слегка задымиться. Он взвыл погромче и знакомой дорогой поскакал по деревне.

Соседи заподозрили неладное.

— Что это вы, Романовна, делаете с котом? Печёте его в печи, что ли?

— Ну конечно, — отшучивалась мать, — новое блюдо готовим. Называется — «Кот печёный».

Но нам было не до шуток.

В следующий раз, прежде чем растопить печь, мама вооружилась кочергой, пошарила в глубине и выволокла, вместе с кучей головёшек, старого знакомого! Кот шлёпнулся на пол, получил головёшкой по башке и открыл глаза. Он был невменяем. Если бы коты пили водку, то можно было бы сказать, что он пьян в стельку! Страшнее чёрта, с обгоревшими ушами, без усов и бровей, кот, между тем, был в прекрасном расположении духа. Глядя на нас блуждающим взглядом, он встал, отряхнулся от золы и замурлыкал простенькую песенку. Он любил нас, как никто в мире не любил нас в эту минуту. Пошатываясь на нестойких лапах, он глядел на нас с нежностью, недоумевая: ну что рты разинули? Котов не видали? В порыве чувств он задрал палёный хвост и потёрся ласково о мои коленки, окрасив их в приятный чёрный цвет.

Так мы стали обладателями уникального животного — кота-токсикомана.

Неизвестно как он пристрастился нюхать угарный газ, который выделяет остывающая зола. В небольших количествах этот газ может вызвать эйфорию. В больших — лучше не пробовать. Через отверстия в плите, которые мы, дети, часто оставляли открытыми, он проникал в печь, устраивался в глубине и ловил кайф. Потом засыпал тяжёлым наркотическим сном. Вот почему он не слышал, как мама закладывает дрова. И лишь когда огонь подбирался под бока, кот просыпался и просыпался в настоящем аду. Такого пробуждения никому не пожелаешь.

Ни один пожарный не посоветовал бы держать в доме это пожароопасное животное. Мы поселили его в курятнике, вызвав переполох среди кур и бурный протест петуха. «Кто-кто-кто?» — возмущался петух, налетая на незваного гостя. Он наступал на него боком, распустив крыло, как матадор красный плащ, и устраивая время от времени настоящую корриду с котом в роли боевого быка и курами в партере.

Всю зиму кот мышковал в сарае.

Там хранился бидон с керосином, и кот пристрастился нюхать керосин, что нам совсем не нравилось, но не представляло особой опасности. «Прячьте спички от кота!» — шутили в доме. Кот засыпал в обнимку с бидоном, а просыпался неизменно в боевом настроении. После керосина его тянуло на подвиги. Ему срочно требовалось набить морду какой-нибудь собаке, что удавалось с переменным успехом. Обратно во двор он влетал, преследуемый сворой собак, с покусаной мордой и драными боками. Кот позорил нас перед всей деревней, но что было делать? У животных, как и у людей, бывают пагубные привычки.

Мы терпели. Видимо, керосин не давал такого кайфа, как угарный газ. Постепенно кот потерял к нему интерес, отдышался на свежем воздухе, отъелся и отрастил растительность на морде. Он перестал дебоширить и превратился в добропорядочного дворового кота. Только обгоревшие уши напоминали о тёмном прошлом кота-токсикомана.

Я начинала новую жизнь в новом городе.

Город был вообще-то старым, если не сказать — древним, и имя у него было замечательное — Покров. Мы с городом приглянулись друг другу. Под покровом тишины и размеренности провинциальной жизни я почувствовала себя спокойно, как будто вернулась домой, и очень скоро, как ракушка водорослями, обросла новыми дружбами, знакомствами, просто хорошими людьми. Жизнь не была лёгкой, но была — замечательной…

Я размышляла о превратностях судьбы рано утром… как описать раннее летнее утро в уездном городке средней полосы России? Воздух не просто свеж и прозрачен, он так упруг, что поднимает, вместе с влажными испарениями земли куда-то вверх, и ты не идёшь, а паришь над пространством, и видишь всё как бы сквозь увеличительное стекло — крупно и выпукло.

Вот так, паря-переступая, я приближалась к дому доброй старушки тёти Нины, у которой «арендовала» грядку в огороде. Я сильно сомневалась в своих земледельческих способностях и не надеялась на урожай, но мне нравилось возиться с растениями. Особенно восхищал горошек. Вот в этой белой и твёрдой, как галька, горошине записана вся будущая жизнь растения — рост, цветение и увядание. Растение вырастет и запишет, в свою очередь, в плодах жизнь будущих поколений. Нравилось наблюдать, как разрезают землю остроконечные побеги с плотно прижатыми листьями, как раскрывают ладошки навстречу солнцу и выпускают усики, изучая пространство, как два нашедших опору растения протягивают руки третьему, лежащему на земле, и помогают подняться. Возьмёмся за руки, друзья…

Огород тёти Нины — необъятен. Царство Флоры. И фауны, представленной кошкой Муркой. Я никого не вижу, но откуда-то из глубины субтропических зарослей огуречника раздаются знакомые голоса.

— Ну что, милая, что ты за мной ходишь?

— Ммяя…я…я…

— Чем я тебе помогу?

— Ммяя…я…я…

— Сама виновата. Что, не так? Нечего было маленьких обижать. Сто раз тебе говорила. Теперь что? Плачь-не плачь, слезами горю не поможешь.

— Ммяя… я… я…

— Хватит ныть. Ну тебя в баню. Надоела. Мурка, иди в баню, говорю!

Мурка справедливо считала, что в бане кошке делать нечего, и продолжала свою скрипучую песню.

Наконец зелёные заросли раздвинулись, как занавес в театре, и на авансцене появилась плотная фигура тёти Нины, преследуемой Муркой.

Муркин огромный, мокрый от росы живот едва не волочится по земле, а заплаканная физиономия вызывает сочувствие.

— Беда мне с Муркой, Наташа. Ты посмотри: старая уже, песок сыплется, а рожать надумала. Второй день мучается. Ходит за мной. А чем я ей помогу? А Белка с Барсиком только и ждут…