Микрорассказы Интерпрессконов 1997-2000
Лукьяненко Сергей Васильевич
Прозоров Александр Дмитриевич
Логинов Святослав Владимирович
Иванов Борис Федорович
Валентинов Андрей
Щербак-Жуков Андрей Викторович
Первушин Антон Иванович
Лукин Евгений Юрьевич
Дяченко Марина Юрьевна
Дудин Алексей
Батхен Вероника Владимировна
Гаврюченков Юрий Федорович
Владимирский Василий Андреевич
Стрелецкий Сергей
Громов Александр Николаевич
Халымбаджа Игорь Георгиевич
Деревянко Михаил
Самусь Юрий
Хорт Александр Николаевич
Брусков Валерий Петрович
Чебаненко Игорь
Куклин Лев Валерианович
Бурлев С.
Кадман Антон
Приходченко Татьяна
Туваев Виктор
Рублев Сергей Анатольевич
Лежнев А.
Арефьев Георгий
Большаков Николай
Рыбошлыков Александр
Гаёхо Михаил
Стрельченко Сергей
Головков Александр
Виноградов Александр
Дорохин И.
Можайский Евгений
Десницкая Евгения
Королюк Валерий
Торопов Евгений
Кастали Орен
Федоров Константин
Красовицкий А.
Евсеев Игорь
Носов Владимир
Бережинский Владимир
Лайк Александр
Мясников Виктор Алексеевич
Гусаков Глеб
Ладоньщикова Надежда
Олди Генри Лайон
Силин Константин
Лаптинов Павел
Чан Ген Мов
Нихто Я.

Микрорассказы Интерпрессконов, 1997–2000 гг.
Интерпресскон-1997
Виктор Мясников
Свобода слова
Петров соблазнился чудом генной инженерии — говорящими овощами. Рассада едва лепетала, первые цветы бормотали невнятно и только маленькие зелененькие помидорчики заговорили, наконец, по-настоящему. Стоило Петрову войти в теплицу, поднимался сумасшедший гвалт: «Воды! Воды!», «Хватит его поливать!», «Света!», «Прикрой от солнца!», «Как сыро!», «Взрыхли!», «Корень болит!», «Тля укусила!» И Петров сделался рабом. Грозди наливались соком и орали все громче. И вдруг: «Я созрел!», «И я созрел!»
Ага!
Петров нарвал полную корзину и принес в дом.
— Съешь меня! — крикнул краснощекий крепыш.
И Петров злобно впился в него зубами — сейчас ты у меня заткнешься!
— О, как смачно — сладострастно застонал помидор.
Петров яростно шмякнул его о стену.
— Ой!
Красная лепешка упала на пол.
— Ну что, наговорился? — торжествовал Петров над поверженным овощем. Тот что-то тихо прошептал.
— Чего-чего? — Петров приставил ладонь к уху.
— Расчевокался… В мусорный бак отнеси.
Петров натолкал в уши ваты, попробовал серп большим пальцем и тяжелой походкой двинулся к теплице.
Владимир Носов
Фермер
Фермер принимал гостя. Красное солнце едва показалось на небосводе и медленно, словно нехотя, побрело на середину, скупо роняя лучи в рощу капиновых деревьев, опутанных камнеломкой и пушатом. Только что проснулись моллюски-траги, и отовсюду слышался треск раскрывающихся раковин. Фермер и его гость за бочонком вина обсуждали проблемы здешней жизни. Хозяин, стараясь перекричать визгливые вопли птиц ру-ру и сытое бормотанье только что политых кустов дрожжевельника, распространялся о своих успехах:
— Мне уже к ста, а я все еще крепок. Между прочим, на ферме уже работают мои правнуки! Да что там говорить, ты же помнишь, с чего я начинал — в ракете жил, консервами питался, а теперь у нас громадный домище, а злаки так и прут из земли! Даже Булдыка выращиваем, хотя от него и не много пользы. Вон он сидит, — указал хозяин на сидящее за окном существо, походившее на вывороченный из земли валун.
За разговором они не заметили, что солнце уже клонится к закату. Слышался стук — траги готовились ко сну, захлопывая раковины. В чаще слышалось курлыканье зверя-охотника.
Подходя к ракете, гость сказал:
— Ты бы собрал свои наблюдений над Булдыком да издал бы их.
Во дворе сидел Булдык, задумчиво провожал взглядом улетающую ракету и думал, что хотя разведение людей и не приносит реальной пользы, но зато дает моральное удовлетворение. А ведь с чего он начинал! И вспомнилось Булдыку, как он нашел первую коробку с людьми и, движимый благим порывом, взялся разводить их. Булдык собирался скоротать за этим занятием веков пять-шесть и даже подумывал написать о людях монографию.
Евгения Десницкая
Метеорит без печати
— Замечен метеорит, мой капитан! — сквозь музыку с планеты Кронос прорвался голос радиста Урундбурунда.
— Ну и что? — ответил капитан. — Занеси сообщение об этом в судовой журнал, если хочешь. Право же, мне начинает надоедать твоя пунктуальность, — продолжал он, — и я больше чем уверен, дорогой Урунд: если мы сделаем посадку на какой-нибудь планете и меня там укусит змея или какой-нибудь другой зверь, ты, вместо того чтобы оказать мне необходимую помощь, будешь расписывать эту историю в судовом журнале и сочинишь при этом целый роман, в котором… — капитан распространялся бы на эту тему еще очень долго, но радист прервал его:
— Но мой капитан, метеорит движется прямо на корабль, а у нас сломана защитная установка…
— В этих краях нет зарегистрированных метеоритов. Значит, на этом нет печати! Ур-ра-а! А ты еще ворчишь по пустякам. Старый ворчун!
— Но мой капитан…
— Никаких «но». Я тебе не лошадь. Готовь робота. Пусть обследует метеорит и поставит печать.
— Но мой капитан, я уже послал одного кибера, правда, как только он вышел в космос, связь с ним прервалась.
— Ах ты… — и на голову бедного радиста вылился поток ругательств, которые капитан собирал на протяжении многих лет и записывал в пятисотлистную тетрадь с обложкой сантиметровой толщины. Весил этот словарь полтора килограмма: обложка была сделана из серебристо-голубой рябины — самого тяжелого дерева, известного разумным существам. — …и кто же тебе позволил выпускать в космос робота, настроенного на ознакомление с новыми приборами? Вот почему прекратилась связь, простачок ты этакий!.. Высылай второго.
— Есть, мой капитан.
— Нет, подожди. Ты опять чего-нибудь напутаешь. Дай-ка я сам спущусь и сам все сделаю.
— Три. Два. Один. Ноль. пуск!!!
— Есть, мой капитан.
— Ура! Соединись с Землей и передай, что мы поставили печать на новом метеорите.
— Но мой капитан…
— Что еще?
— Мой капитан! Я сейчас подумал… От печати метеорит не изменит свой курс…
— Ну и что?
— А то, мой капитан: поворачивать уже поздно, защитная установка, как вы знаете, сломана, а метеорит летит прямо на нас!..