Шрифт:
Да, поэт Прасолов мог и не думать о том, услышат ли его «близь и даль». Но человек Алексей Тимофеевич Прасолов, мне кажется, все же никак не мог не думать об этом…
Известный литературовед и критик воронежец А. М. Абрамов в 1966–1967 годах записал несколько своих бесед с Алексеем Прасоловым.
Поэт, в частности, рассказывал ему (3 января 1966 года), как незадолго до того в одном московском издательстве ему заявили, что в поэзии «надо стремиться идти по столбовой дороге, а не по обочине», что у него «несовременный стих» и т. п.
Тогда, в середине 1960-х годов, в литературных кругах еще преобладало убеждение, что именно «по обочине» и в отрыве от «современного стиха» идут и такие поэты, как Николай Рубцов, Владимир Соколов, Николай Тряпкин…
Но с лирикой Прасолова дело обстояло в известном смысле еще сложнее. В том же издательстве от него потребовали: «Рассказывайте о фактах, не философствуйте».
Между тем еще за два с лишним года до этого разговора в издательстве — 16 мая 1963 года — Алексей Прасолов писал критику И. И. Ростовцевой, сыгравшей большую роль в судьбе поэта:
«Никогда блестяще сделанные кем-то (даже большим) „фактические“ стихи я не любил и не принимал так, как те, в которых „сердце говорит“».
Заметим, что это написано тогда, когда Алексей Прасолов еще только готовился перешагнуть рубеж зрелости. Вскоре (4 июля 1963 года) он пишет, как бы разъясняя свою творческую позицию: «Об эпическом начале. Я не раз анализировал написанное, вернее, его характер. У меня было больше этого — эпического. А душа тосковала по глубокой, мудрой и высокой лирике… Надо научиться говорить коротко, емко и — в малом — законченно… У Тютчева нет от эпоса? Как бы не так».
Наконец, нельзя не привести замечательные суждения Алексея Прасолова об одном вроде бы уже сложившемся и все-таки беспощадно отброшенном его созревшим творческим самосознанием замысле. Он писал (27 ноября 1963 года):
«Вчера слышал Робертино
Но всего через десять дней, получив ответное письмо, он сообщает (8 декабря 1963 года):
«О Робертино и 1942 годе стиха не будет… Когда сводишь яркие и жестокие явления, возникает некое поэтическое магнитное поле, появляется зуд — ах, написать бы! И будут правильные, умные стихи. Мне этого не нужно. Мне нужно не сравнение двух жизней, а — третье».
О «третьем» еще будет речь. Хочу прежде сказать о том, что несозданное Прасоловым стихотворение, по всей вероятности, имело бы успех. Но он настойчиво искал свое и стал писать другие стихи, которые не привлекали сколько-нибудь широкого внимания. В частности, после первой большой подборки в «Новом мире» при жизни поэта появилось в этом журнале всего лишь одно — притом как раз более или менее «фактическое» — стихотворение Прасолова «Мост» (1966, № 3). Рассказывая (в письме от 5 октября 1965 года), что новый цикл его стихотворений отвергнут, поэт восклицал: «Почему меня все хотят столкнуть именно с той колеи, которую я начал?..»
Впрочем, Алексея Прасолова явно было невозможно «столкнуть» с его «колеи». Он писал (16 января 1966 года):
«Я не стал изменять тому, что было в прежних серьезных стихах… Удивительно: когда я отрешаюсь от предметных деталей мира, которые часто используют для создания образа, когда по ходу мысли использую только очень скупо взятую предметность, мысль приводит другую по какой-то цепной реакции. И наоборот: даже сильные внешние детали глушат основное».
Написав об этом, Прасолов тут же сделал очень важную оговорку:
«Я знаю, как легко и незаметно высокий настрой может перейти в велеречивость. Поэтому беспрерывно слежу и балансирую, как на лезвии, чтобы обрести свое в равновесии».
Думаю, что уже из этих признаний ясно, какие труднейшие творческие цели ставил перед собой поэт. И нельзя не сказать здесь о том, что его жизнь в поэзии была органически связана, была едина со всем его человеческим существом. Это очевидно выразилось в интересном наблюдении А. М. Абрамова, записанном им 4 июня 1966 года: