Он ел и любовался ею. «Не женщина, – говорил он себе, – а огонь… Может, взять ее в жены?»

– Ты ждешь мужа, Рутта?

Она удивилась.

– Кто тебе сказал?

– Я сам…

– У меня мужей столько, сколько пожелаю.

Он перестал жевать. Ее слова обидели. Ну как это можно – «сколько пожелаю»? Рутта тотчас же подметила, что ему неприятно слышать насчет мужей, перевела разговор.

– Ты очень сильный, – польстила она.

Он молчал, уткнувшись носом в маслины.

– Правда, сильный. Но ты не умеешь пользоваться своей силой. Я должна тебя поучить.

– Зачем?

– Чтобы лучше любилось.

– Разве я что-нибудь не так? – пробормотал Бармокар.

– Нет, все так, – живо откликнулась Рутта. – Но ты очень сильный, понимаешь?

– Нет. – Он невольно взглянул на свои плечи – левое и правое, на туго сжатые кулаки.

Рутта залилась переливчатым смехом. О боги, как красиво она смеялась: и зубки белые – напоказ, и шея тонкая – напоказ, и веселый смех – для услаждения слуха.

– Не туда смотришь, – проговорила она, заливаясь хохотом.

Он непонимающе уставился на нее.

– Ну, где у мужчины сила?

Он выставил кулаки.

А она все хохотала. Ей доставляло удовольствие смущать его.

– Я научу, как надо любить. По-настоящему. И про силу расскажу такое, что от тех слов поумнеешь и своих любовниц будешь с ума сводить.

– Бесстыжая, – повторял он, обнимая ее.

Утром он попрощался с нею. Рутта сладко позевывала, от удовольствия поглаживала себя ладонями.

Он подпоясался, выпил вина. Она спросила беззаботно:

– Ты уходишь надолго?

– Нет. Может, до вечера.

– А я ведь буду скучать.

Он выглянул в маленькое круглое окно, занавешенное какой-то дерюгой: сияло яркое солнце, голубело небо.

– Хороший день, – сказал он.

– А ты на войну собираешься. – Рутта снова зевнула.

Бармокар посмотрел на нее, нежившуюся в постели, выглянул снова в окно. Одно лучше другого: что девушка, что день. В самом деле, при чем здесь война, когда лучшая из войн объявлена Руттой? Дайте, боги, выдержать ее натиск!

Он присел на скамью. Задумался. Снова выглянул в окошко.

– И надолго ты собираешься в поход?

– Кто его знает?

– А все-таки?

– Это же Рим, милая Рутта. До него далеко. Но ведь добраться все-таки надо. И воевать под его стенами надо.

Рутта посерьезнела.

– Значит, не скоро увидимся…

– Почему же, Рутта?

– Если вообще увидимся… Были у меня поклонники. Замуж за них собиралась. Один на дне. Где-то возле Балеар. Другой на берегу Ибера закопан. Третий где-то в Пиренеях пропал…

– Довольно, Рутта! Сколько их было?

– Много. Ведь я любвеобильна.

Бармокар обхватил голову руками.

– Спрячь ножку, Рутта.

– А что?

– Она выводит меня из себя.

– Ну так что ж? Я не боюсь тебя. Можем начать все сначала.

– Мне надо идти. Сотник рассердится.

– Разве он сильнее любви?

Он усмехнулся: при чем, мол, любовь, когда речь о сотнике?

Рутта вскочила, голая бросилась к нему на колени.

– А что если ты не уйдешь в поход?

– Как это? – удивился Бармокар.

– Очень просто: останешься со мной. Неужели тебе умирать охота?

– Почему умирать?

– А как же? Кто-то должен?

– Об этом я не думал.

– А ты подумай… Или ты боишься Гано Гэда?

– Не боюсь.

– Знай, он слабее тебя в десять раз.

– Правда?

– Можешь сказать ему об этом. Я теперь тебя ни на кого не променяю. – Она словно вспомнила что-то очень важное, чего давно не могла припомнить: – А хочешь, я пойду за тобой?

– Куда?

– Куда угодно. В самые Альпы!

– Женщин не берут в такой поход.

– Я последую с каким-нибудь обозом. Я переоденусь мужчиной.

– Из тебя мужчина не получится. Ты слишком женщина.

– Придумаю что-нибудь. Гано Гэд мог бы предложить что-нибудь. Он хитроумный.

Бармокар погладил ее волосы – такие шелковистые, такие ароматные от карфагенских благовоний.

– Когда поход?

– Ранней весной, Рутта.

– Это хорошо. Я брошу все и уйду с тобой.