Анамнезис подплыла ближе, теперь приложив к стеклу обе руки. Рот безвольно приоткрылся в мути чана. В этой женщине не было ни капли живого.

— Не зови нас так, — произнесла она. — Та, что носила это имя, теперь Одно из Многих. Мы — не Итзара. Мы — Анамнезис.

— Знаю.

— Мы более не желаем твоего присутствия, Хайон.

— У тебя нет власти надо мной, машина.

Она не ответила. Паря в неподвижной жидкости, она склонила голову, словно вслушиваясь в далекий голос. Кончики пальцев оторвались от стекла и погладили несколько кабелей, подключенных к обнаженной голове.

— В чем дело? — спросил я.

— Ты… нужен.

Она посмотрела мне в глаза, и какое-то мгновение казалось, что она вновь улыбнется. Но улыбка так и не появилась. Неземной взгляд сохранял безмятежность.

— Мы слышим крики чужой, — сказала она. — Она кричит в вокс, требуя встречи с тобой. Но ты здесь, без доспехов и не отвечаешь.

— Что ей от меня нужно? — спросил я, хотя мог угадать ответ.

Чужая проявила невероятную силу, сдерживаясь так долго.

— Ее мучает жажда, — отозвалась Анамнезис.

В глазах ее снова мелькнуло нечто, так и не ставшее эмоцией. Возможно, тень неловкости. Или отвращения. Или, как она утверждала, то была всего лишь мышечная память.

— Ты хочешь связаться с ней?

И что сказать?

— Нет. Закрой Гнездо. Запри ее внутри.

Не последовало ни паузы, ни колебания. Анамнезис даже не моргнула.

— Готово.

В наступившей тишине я взглянул в безжизненные глаза Анамнезис.

— Пожалуйста, активируй моих оружейных сервиторов. Мне нужен доспех.

— Готово, — ответила она. — Нам известно о полезности Нефертари. Поэтому мы спрашиваем, намереваешься ли ты убить ее.

— Что? Нет, конечно же нет. Что я, по-твоему, за человек?

— Мы не думаем, что ты вообще являешься человеком, Хайон. Мы думаем, что ты — орудие, в котором сохранились следы человечности. Теперь иди к своей чужой, Искандар Хайон. Она нуждается в тебе.

Я развернулся, чтобы уйти, однако не к своей подопечной, а чтобы вооружиться и подготовиться к сбору флота. И дать Нефертари еще полежать во мраке.

Глава 2

СЕРДЦЕ БУРИ

Если вы услышите, как имперские проповедники вопят о «порче» варпа, о «Хаосе» и его непостоянной сущности, то знайте — это не так. Пантеон злобен: настоящее, сознательное зло. Существование столь колоссальной и темной эмоции отрицает саму идею любого случайного воздействия. И то, и другое не может быть одновременно правдой.

Перемены в эмпиреях и преображения плоти — это не стихийные, беспорядочные изменения. Варп, несмотря на все свое внешнее безумие, совершенствует своих избранников. Он творит их заново, вытягивая тайны их душ и воплощая это знание в смертной плоти. Когда нилот сливается с консолью своего истребителя или десантного корабля, это не уродство, вызванное случайным проклятием, или же некая непостижимая божественная прихоть. Невзирая на всю претерпеваемую им боль, он обнаруживает, что его рефлексы и реакции стали куда более отточенными, а также получает больше физиологического и чувственного удовольствия от совершаемых в пустоте убийств. Вооружение воина становится продолжением его тела, в зависимости от того, насколько важным он считает то или иное орудие.

Такова простейшая из истин о жизни в Великом Оке. Каждый видит твои прегрешения, секреты и желания, отчетливо начертанные на твоей плоти.

И еще у варпа всегда есть план. Бесконечное множество планов. План для каждой души.

«Тлалок» столетиями путешествовал по морям, где в бурлящих волнах реальность сходилась с преисподней. Его мостик вмещал семьсот человек, большая часть которых навсегда срослась со своими постами посредством кибернетических усовершенствований или же путем более «естественного» слияния плоти с машиной — результат долгих лет, проведенных кораблем в Пространстве Ока.

Основную часть передней стены занимал колоссальный экран-оккулус. На нем, в сердце лилового шторма, плавно вращалась планета. Чтобы добраться до нейтральной территории, выбранной точкой сбора флота, потребовалась максимальная концентрация — однако они добрались. Место сбора и задумывалось как предельно недоступное, по очень простой причине: предательство не замышляют прямо на виду у врагов.

После странствия сквозь яростную бурю сердце шторма было желанной передышкой для всех нас, однако обладавшие психическим чутьем ощущали особенное облегчение. На нашем пути к месту сбора в шторме обитало бессчетное множество сгинувших душ и бесформенных сущностей, кормившихся ими. Обе разновидности эфирных духов терзали барьер реальности, выставленный вокруг «Тлалока»: души мертвых, с воплями сгоравшие в волнах варпа, и Нерожденные, беснующиеся на своем бесконечном пиру.

Здесь, в сердце бури, было спокойно. Конечно, во многих областях Великого Ока океан варпа был тише — пожалуй, даже в большей его части. Однако сейчас это место подходило для наших целей.

— Твоя чужая все еще кричит, — произнес мой брат Ашур-Кай. — Я отправил ей в пищу нескольких рабов. Похоже, они не помогли.

У Ашур-Кая были красные глаза, а на лице навечно застыло выражение настороженного отвращения. В его алом взгляде не было ничего сверхъестественного — всего лишь физический дефект, от которого он страдал с рождения. Чрезмерно налитые кровью радужки плохо реагировали на яркий свет, а белая как мел кожа легко обгорала под недобрым прикосновением светила любого из миров. Подсадка геносемени легиона Космического Десанта улучшила его состояние — до того, как он стал воином Легионес Астартес, ему было сложно даже открывать воспаленные глаза при прямом солнечном свете — однако ахромию было невозможно вылечить или обратить вспять.