— Да какая там беседа! — воскликнул Дуплов. — Забежали ребята на минутку от жары спрятаться, дух перевести — вот и все. С ними побеседуешь, как же! Тюлька недосоленная.

И эти слова не понравились Фартусову. Непонятно, зачем Женьке оправдываться? Ясно же, что ребята сидели давно и никуда не собирались уходить.

— Ладно, вместе пойдем, — сказал Фартусов. — Значит, зайдешь, да, Евгений?

— О чем речь!

Выйдя на яркое солнце и привыкнув к свету, Фартусов обнаружил, что рядом стоит только Жорка. Ваньки Жаворонкова нигде не было.

— А где дружок твой?

— Какой дружок? — На участкового смотрели бесстыже-невинные глаза мальчишки.

— Ага, понятно. Присядем? — Фартусов показал на скамейку.

— Вообще-то я тороплюсь… И это… Всякие дела… Может, как-нибудь в другой раз?

— Присядем. — Фартусов положил Жорке руку на плечо, чтобы и он не растворился в слепящем солнечном свете. — Как поживаешь, Георгий? — спросил он, когда Жорка все-таки дал себя уговорить и они расположились на горячей скамейке.

— Как когда… По-разному…

— По-разному — это хорошо. Но слухи ходят, что тебя все как-то в одну сторону заносит.

— Какую сторону?

— Криминальную, Георгий. Как раз по моей специальности. Говорят, в книжном магазине ты того… Открытки… Целую пачку поздравительных открыток… По случаю Восьмого марта… Сколько же тебе женщин поздравить надо было, а, Георгий?

— Наговаривают. — Кривоватый Жоркин нос повело в сторону.

— И это… на чужом балконе тебя видели.

— Кто видел?

— Спросил бы лучше — на каком балконе, на чьем, когда… А ты сразу — кто видел? В таких случаях мои знакомые ребята говорят — раскололся. Видишь, как дом построили, — ловкому человеку ничего не стоит с одного балкона на другой перебраться. Оно бы ничего, но некоторые, представляешь, Георгий, двери из квартиры на балкон оставляют открытыми — жара. Вот простаки, верно? Заходи — не хочу!

— Никуда я не заходил!

— Это хорошо, — одобрил Фартусов. — А то некоторые заходят. Да, а как отец поживает?

— Хворает.

— Лечить надо.

— Да он уж подлечился… Вроде полегчало.

— Ему вообще не мешало бы заняться лечением, как думаешь?

— А! — Жорка раздраженно махнул рукой. — Не берут его. Говорят, недостаточно спился. Вот когда сопьется вконец или пришибет кого — вот тогда, говорят, пожалуйста, милости просим! — Жорка произнес, наверное, самые жесткие слова за всю свою четырнадцатилетнюю жизнь.

— Врет твой папаша как сивый мерин. — Фартусов снял фуражку, подставил лицо солнцу. — Я сам ему направление вручил.

— А он?

— Был я у него на заводе, разговаривал с начальством, в бригаде… Договорились обо всем, они тоже рады бы… Да вот беда, опять он у тебя захворал. С вечера, значит?

— С вечера, — вздохнул Жорка. — С позавчерашнего.

— Это нехорошо. Так нельзя.

— Ну, я с ним поговорю, — пригрозил Жорка, сузив и без того маленькие свои глазки. — Он у меня попляшет.

— Только ты, Георгий, повежливее. Не обижай человека излишними угрозами, обвинениями. Хорошо? А я уж, так и быть, постараюсь еще одно направление выхлопотать. Договорились?

— Надо попробовать, — солидно согласился Жорка.

— Зашел бы ты к нам как-нибудь, а, Георгий? — предложил Фартусов. — В пункт охраны порядка — так называется наше заведение. Другие заходят, а вот ты мимо пробегаешь. Нехорошо.

— А! — засмеялся Жорка. — Еще посадите!

— А есть за что?

— Найдете!

— Понимаешь, Георгий, если по всей строгости, то уже пора присмотреться к тебе… Но вот видишь, дела не завожу, разговоры ведем, планируем операцию по спасению твоего папаши… Напрасно обижаешь. Не заслужил я, честное слово! Ни в чем я перед тобой не провинился.

— А что, я ничего… Вы не так поняли… Я же не про вас лично, а так, вообще…

— Плохо ты к нам относишься. Мы вот теннисный стол завезли, ребята собираются, соревнования проводим… К Женьке захаживаешь, а к нам — нет.

— А что Женька? Он хороший парень, — заступился Жорка.

— Я и не говорю, что он плохой. Я к тому только, что вот нас вроде презираешь. Обидно.

— Ладно, загляну, — пообещал Жорка, поднимаясь. — Пойду я… До свидания.

— Будь здоров, Георгий. Только вот что… — Фартусов надел фуражку, и сразу что-то неуловимо изменилось в его облике, он стал официальнее, строже. — Мы поговорили с тобой, так ты того… Помни. Насчет балконов, поздравительных открыток, ладно? В случае, если у меня спросят, я сразу и скажу: так, дескать, и так, проведена с Георгием Мастаковым подробная беседа. О семейных обстоятельствах, о его поведении, о приятелях… Верно?