Дома она, не сняв пальто, легла на тахту.

Он втащил чемоданы, разделся, поставил чайник. Спохватился, что вода затхлая, вылил, налил свежей. Вошел в комнату и сообщил бодро:

— Завтра пойду в Зоопарк и сниму овцебыков. Устрою тебе кино.

— Подойди ко мне, — сказала Светлана, — сядь. Я хочу, я должна тебе что-то сказать.

— Не надо, — попросил он и, уткнувшись в пропахшую бензином и табаком влажную ткань пальто, повторил: — Не надо.

— Как хочешь, — лежала лицом к стене, голос тусклый. — Как хочешь, можно и подождать.

На кухне засвистел пронзительно чайник.

Сомов погиб через месяц после их возвращения. Вертолет сгорел над тайгой. Не смог приземлиться. Было страшное; ребята из партии прыгали вниз, ломали ноги, позвоночники, но остались живы. А Сомов не успел. И вместе с пилотом, и ничего от них не осталось.

Все это рассказал Суриков по телефону.

Светлана упаковывала книги, когда он позвонил. Оформили их в далекую жаркую страну неожиданно быстро и легко. Чувствовалось чье-то могучее заступничество. Сергей знал чье. Сомов не забыл о его просьбе. Светлана без конца спрашивала: — Это берем? — И показывала обложку. Мешала сосредоточиться, осознать торопливое, икающее бормотание в трубке. Суриков был пьян.

— Я перезвоню тебе, — сказал спокойно Сергей.

Ушел на кухню. Зачем-то открыл поочередно все дверцы кухонного буфета, бессмысленно глядя на красные железные банки с надписями: «горох», «рис», «крахмал», на стопки тарелок.

— Что случилось? — спросила Светлана из комнаты. — Что-нибудь неприятное?

— Сомов погиб. Сгорел в вертолете.

Штамп на сером пакете, — «Управление Главмуки» прочитался «главмуки». Главмуки.

— При взлете? — странный вопрос после долгого молчания, как будто важным было, взлет или посадка оказалась последней.

Пересилил себя, ответил:

— Кажется, при посадке. Ах, какие же мы… — С грохотом захлопнул дверцы и выругался бессмысленно и дико.