– Ты читал о море, но никогда не видел его, - сказал старик, - но разум человека, его мозг умеет моделировать и не такое.

Парень посмотрел себе под ноги и с удивлением обнаружил, что они босы.

– Море должно волноваться, - произнес первопредок, - оно редко бывает абсолютно спокойным.

Водная гладь потемнела, приобрела темно-зеленый окрас. Вдруг поднялись волны и мерно, одна за другой, пошли к песчаному берегу, и зашумели, разбиваясь о него и брызгая пеной. Какой-то непонятный, никогда ранее не встречаемый запах ударил Юлу в нос. Пахло солью. Пахло рыбой. Пахло звенящей мощью. Пахло свежестью и силой. И еще чем-то непередаваемым.

– За два года до Великой погибели, когда мне было шесть лет, папа и мама свозили меня на Средиземное море, и мне нравилось делать так, - прадед нагнулся, отыскал среди мокрого песка камушек, и кинул его.

Камушек отскочил от одной волны, врезался в другую и, прыснув белесыми капельками, навсегда исчез.

– Человек подобен океану, - первопредок отряхнул руки, - мы осознаем лишь то, что на поверхности. Остальное сокрыто в глубине. Ты видел камень, который я бросил, теперь не видишь. И тысячи камушков, и не только они, таятся внутри каждого из нас.

Парень молча слушал.

– Ты хочешь крепко стоять на ногах, - продолжил старик.
– Боишься, если чувства твои будут глубоки, то ты в них утонешь, как в океане. Пытаешься выхолостить их, сделать поверхностными, чтобы видеть дно. Когда-то я говорил, что чувства должно контролировать. Но контролировать и выхолащивать - это разные вещи.

Прадед прижал руки к груди, затем развел их в стороны. И случилось чудо: море, мгновенно успокоившись, начало отступать. Обнажилось темное дно, на котором, поблескивая чешуей, подпрыгивали рыбешки.

– Вот она, твердь, стой на ней!
– сказал первопредок.
– Возможно, ты даже найдешь тот камушек, который я бросил. Только это не принесет тебе успокоение.

Внезапно Юл заметил вдалеке, почти на самом горизонте бурлящее нечто. Что это было, парень пока не мог рассмотреть. Но оно стремительно надвигалось.

– Ты ведь читал о цунами?
– неожиданно ударил резкий порыв ветра, и седая борода старика расплескалась серебряными локонами на черном рубище.

– Да...
– сказал неуверенно Юл, - кажется, это очень большая волна...

– Именно, - прадед кивнул, - впрочем, ты никогда не видел даже обычных морских волн, но не суть важно...

Тяжелый глухой гул разнесся над миром. Гигантская стена мутной бушующей воды с невероятной скоростью пожирала открывшееся морское дно.

– Цунами практически незаметно на глубине, но возрастает во стократ на мелководье.

Юл испуганно посмотрел на первопредка. Тот был невозмутим. Будто сметающая все на своем пути стихия не касалась его.

– Всякая человеческая сущность подобна древнему океану, а эмоции - это волны, блуждающие по поверхности души. Но бывает так, что колебания идут из глубины, от литосферных плит, от самой сердцевины естества и порождают ряби немыслимой скорости. Вот эти ряби и превращаются в цунами.

Водная стена была уже совсем близко. Верхушка ее закручивалась, яростно вскипала белым, зло пенилась и грозилась вот-вот накрыть старика и юношу. Гул стал непереносимым, и прадед перешел на крик:

– Цунами - это первобытная стихия и бесполезно ее подавлять. Захочешь подавить, и рано или поздно она смоет тебя, и вот тогда ты точно потеряешь контроль над своей жизнью, над волей, над разумом. Есть только два способа спасения. Первый: бежать вглубь суши, надеясь, что волна не достанет. Ты готов навсегда отречься от своего океана? Готов отречься от собственной души? От счастья и несчастья, от радостей и печалей? От того, что дает тебе силу идти вперед, не трепетать перед богами и смело смотреть в глаза любому из смертных существ. Готов стать отшельником? Нет?! Тогда есть второй способ: наоборот, не бежать, а идти навстречу стихии, туда, где глубоко. Там, где глубоко, цунами - лишь малая волна, не способная принести разрушение.

Внезапно потемнело. Юл поднял глаза и услышал болезненный стук собственного сердца. Гигантский, бурлящий неистовством водяной вал закрыл солнце.

– Люди любят мелководье и избегают глубины. Именно поэтому болезнь безумия так легко уничтожила цивилизацию. Ни к чему не стремиться, ничего не творить, ничего не хотеть сверх примитивных потребностей, и совсем не думать, ибо за тебя думает бог Ингодвитраст - это так легко, но и так же поверхностно. И именно живя на мелководье, люди сметаются волнами истории, инстинкта и страсти, теряют контроль, хотя до поры уверены, что все у них идет как надо. А глубина дает шанс. Впрочем, выбор всегда за тобой...

Голос старика утонул в раскатистом гуле. Парень с нескрываемым ужасом взирал на изогнутый, клокочущий смертоносной дугой исполинский вал, который уже занесся над его головой. Ноги младшего правнука задрожали, подняв руки и зажмурившись, он закричал. А потом - проснулся.

Была поздняя ночь. Храпели байкеры. Громко дышали кони. Потрескивал догорающий костерок. Где-то наверху, на куполе тихо переговаривались дозорные. А рядом, завернувшись в походную шерстяную накидку, мирно посапывала Хона. Отдежурив свое, девушка легла спать возле младшего правнука. Юл осторожно натянул на ее плечи накидку и поцеловал в щеку.