– Да, - сказал парень.

Он повелся на блажь байкерши, но теперь ему самому стало жутко любопытно обозреть местность с высоты птичьего полета.

– Как же воет...
– прошептала девушка, - но мы все равно поднимемся.

Прежде чем путники достигли крыши, Юл насчитал двадцать три яруса.

Ветер бил в бок, рвал одежду, теребил и спутывал волосы. Осторожно, взявшись за руки, парень и девушка подошли почти к самому краю. Когда порывы резко усиливались, путники, не сговариваясь, синхронно отступали на шаг и тут же возвращались на место. Дома предков теперь не казались сумрачными великанами, большинство из них выглядели маленькими, даже крошечными. Впрочем, многоэтажки отнюдь не растеряли угрюмой обреченности. Утопая в лесных зарослях, они, навсегда покинутые, пели о ни с чем не сравнимом отчаянии, о том, что век назад они радовали глаз, были прекрасными и сильными, а теперь ветер обглодал их, сделал дряхлыми и серыми, пустыми и ненужными. И дома предков медленно, но неизбежно разрушались. Умирали. Каждый день, каждый час, каждое мгновение.

На юг тянулась навесная дорога. Она то исчезала среди деревьев, то появлялась вновь. В двух местах она обрывалась провалами. Юл сообразил, что прогнувшийся мост, под которым проплыли путники - продолжение этой дороги.

Да, вон же этот мост! Нелепый, искореженный и совсем не страшный.

Жалкий - вот какой этот мост.

За густой растительностью Пагубь почти не просматривалась, а речка, по которой беглецы поднялись к высоткам, и вовсе была невидна. За Пагубью начинались березовые и ольховые заросли, за ними раскинулись поля, а дальше начинался новый лес, скрывающий, по всей видимости, еще какой-то город, правда, гораздо меньший по размерам, чем Ростов. Впрочем, степь доминировала, степь побеждала человеческие поселения, степь, обогнув состоящий из деревьев и умерших многоэтажек оазис, тянулась к горизонту, застланному черными тучами.

Ухо парня вдруг обожгло горячее дыхание Хоны.

– Ты, колдун, зачаровал меня, - зашептала она, - и я тоже хочу накинуть на тебя сети. Позволь мне быть тоже колдуньей! Давай принесем клятву любовного побратимства!

– Клятву?
– не понял Юл.

– Да, - Хона кивнула, - есть такая судьбоносная баллада. Ее произносят, когда посвящают в байкеры или когда двое хотят стать побратимами.

– Но... побратимы - это как брат и сестра, - озадаченно произнес парень, - а мы с тобой не брат и сестра... уже...

– Это другое, мы станем побратимами по духу, а не по крови. И небесная степь, на которой пасется священный табун, будет свидетелем нашей клятвы. Есть побратимство между мужчинами, есть между женщинами, а есть разнополое - любовное. Любовное всегда заключается втайне от остальных и никогда не разглашается. Так у нас принято.

– И что значит быть побратимами?

– Это одна жизнь на двоих, одна жизнь и одна судьба.

Юл хотел возразить, не рано ли им для таких клятв, но отчего-то промолчал. Уж слишком искренней казалась Хона, серые глаза ее сияли, а темно-русая косичка трепеталась на ветру. Младший правнук осознал, что не сможет отказать своей спутнице.

– Первыми любовными побратимами были Бенеллия Подлунная и Адлер Быстролётный, - сказала Хона, - шестьдесят оборотов небесного колеса назад они погибли, бок о бок сражаясь с врагами, когда из-за ливней вода в Пагуби поднялась, и они не смогли перейти по перекату на родной берег.

– Откуда ты знаешь, что они были любовными побратимами, если этот обряд происходит втайне?
– спросил Юл.

Девушка на стала отвечать на вопрос, она взглянула из-под бровей на напарника и тихо произнесла:

– Так ты согласен?

Парень кивнул:

– Что нужно делать?

Хона извлекла из ножен акинак, надрезала кожу на ладони, затем сделала то же самое с ладонью Юла.

– Просто слушай меня и исполняй то, что я говорю.

Хона закрыла глаза, глубоко вдохнула, затем посмотрела на парня и четко и громко проговорила:

– Дай руку мне!

Юл протянул руку напарнице, она сжала его ладонь, и кровь их смешалась.

– Здесь лишних нет!
– продолжила девушка.
– Ветру ты кажешься не больше песчинки. Ветер легко собьет с дороги, если в скитаньях ты одинок...

Она говорила не своим голосом. Громко и мощно, заглушая вой полуразрушенных многоэтажек, точно в нее вселился некто иной, из потустороннего мира, какой-нибудь дух или предок, или даже сам небесный стальной конь Харлей Изначальный. Юл вслушивался в речь Хоны, но отчего-то перестал различать слова. Слова были не важны. А важен взгляд, полный неизъяснимой силы, и тембр, и ритм, и напор, и бесстрашие перед лицом стихии, перед всеми превратностями судьбы и немилостями жизни.

Хона говорила и говорила, а Юлу, вдыхающему яростный ветер, вдруг открылось знание, что вместе они - сила. Что, помогая товарищу и принимая помощь в ответ, ты становишься значимым в собственных глазах, ты становишься сильней. Работая, делая то, что считаешь правильным, увлекая за собой и увлекаясь за другими, ты можешь обрести настоящее счастье, даже если вокруг кромешная тьма, и ад разверз врата ужаса.

Все это Юл знал не словами, а единым, нерасчлененным чувством, трансцендентным ощущением общности своего бытия и бытия остального человечества. Душа - одна на всех людей. И судьба - одна на всех. И борьба внутри души все равно приводит к единению и движению вперед...

Эйфория закончилась, когда Хона произнесла последние слова судьбоносной баллады и поцеловала Юла. В этот миг раздался грохот, и крыша под беглецами сотряслась. Они обернулись, посмотрели туда, откуда исходили громовые звуки и замерли от увиденного. Высотка, стоявшая рядом с той, на которой находились парень и девушка, накренилась, и, исторгая клубы пыли, гремя складывающимися плитами, обрушилась вниз, подмяв под себя заросли низко растущих деревьев.