Катавасия

Попаданцы в параллельный мир. ...Парень открыл глаза, сел, огляделся, обнаружив себя наверху, в проходе меж расступившихся дубов-сторожей. "И как только дед меня смог протащить в гору столько?" Все, что помнил: что успел добежать к самой воде Светлояра, что смотрел в глаза Зорянице, а затем все вдруг вспыхнуло лазурным пламенем. Лица Ее Жданко вспомнить не мог, осталась только память о чем-то невыносимо прекрасном, добром и грозном и, пожалуй, печальном. Голова все еще кружилась. Пересилив слабость и страх нового беспамятства, Жданко глянул на озеро. Там никого не было видно, только тихо светилась гладкая, словно бы застывшая поверхность Светлояра, убаюканного ласково склонившимися над ним ивами. Да вода у берегов потемнела, наливаясь суровым стальным отливом, хотя на небе по-прежнему не было ни единого облачка...

От автора

Дорогие читатели!

Предлагаю на рассмотрение поклонников фэнтези свой первый роман. Первоначально задумываля мною он как небольшая по объёму повесть, но, как-то незаметно для меня самого, разросся в процессе написания до того, что вы сейчас держите перед собой. Считаю необходимым сделать небольшое предисловие.

Почему "Катавасия" названа поэмой? Просто в тексте использовано очень болшое количество стихов и песен - от народных, до авторских, от авторов известных, до почти никому неведомых. Здесь и М.Волошин, и Г.Серебряков, и В. Егоров и многие-многие другие. Авторов некоторых строк я просто не знаю, каюсь. Кроме того, и собственно текст романа я старался максимально приблизить к эдакому большому стихотворению в прозе. Идеал оказался недостижимым, но кое-что, на мой взгляд, всё-таки получилось. Отсюда и большое количество так называемых лирических отступлений, размышлений вслух и тому подобного. Если они кому-то мешают, можно смело пропускать, на слежение за сюжетной линией это никак не повлияет.

Вослед уже известным авторам - Нику Перумову и Станиславу Логинову должен сказать: мне тоже известно, когда впервые появились рифмованные песни, когда появлялись те или иные виды вооружения, когда впервые в нашей истории прозвучало понятие "казаки", где в реальности жили древние славяне, а где их никогда не было и многое, многое другое. Но при всём при том при создании книги я считал себя абсолютно свободным в этом отношении, выкрутившись из одобных анахронизмов простейшим способом. Во-первых: это всё-таки не история Земли, и даже не выдуманная мною её праистория (За исключением событий, описанных в прологе), это - параллельный мир, где и время и развитие человечества течет совершенно по другому. Тем более, что между мирами у меня происходит какой-никакой, а культурный обмен. По той же причине образы и распределение функций между богами и прочими мифическими созданиями не всегда соответствует общепринятым. Так, например, я позволил себе ввести берегинь-мужчин и некое "переселение душ" человеческих, в результате которого у меня берегини и появляются на свет. Тем паче, о берегинях современные сведения по славянской мифологии весьма скудны. Во-вторых: я устроил для себя неплохую лазейку в виде постоянно действующих ворот между мирами, откуда вместе с людьми могут проникать и идеи, и книги, и, конечно же, песни. Вообще в романе цитируется полностью или частично огромное множество песен и стихотворений: народных и написанных известными и не очень известными авторами, в том числе и вашим покорным слугой. Отчасти поэтому я и назвал свой роман поэмой. Но, кроме того, когда я писал, у меня постоянно возникало ощущение, что я пишу не прозу, а стихи. Надеюсь, что хотя бы иногда такое ощущение будет возникать и у вас.

Несколько слов о "воинстве зла", так называемых ямурлаках. История их возникновения такова. Само по себе слово я самым наглым образом спёр то ли у Анджея Сапковского, то ли у Александра Бушкова. Признаюсь честно, но без раскаяния, уж больно понравилось. Правда, у них Ямурлак - относительно безобидное географическое понятие, рядовой топоним без привязки к нравственным характеристикам обитателей данной местности. Меня же привлекла схожесть слова с "волколаком". Известно, что волколак - это волк-оборотень, довольно-такизлобное существо, враждебное человеку. А так как в мифологии (и не только славян) обычный волк - довольно положительный герой (легенда о первом волке, укусившем за пятку самого Сатану мною не выдумана, а взята из серьёзной литературы), то напрашивался соответствующий вывод: волколак - это волк-отступник, переметнувшийся на сторону сил Зла. По аналогии с волколаком и обозвал бывших людей, людьми-оборотнями - ямурлаками. Первоначально хотел назвать по другому, но людолаки и человеколаки, на мой взгляд, звучали менее удобоваримо.

Вообще же в романе я старался, как это ни парадоксально звучит для данного жанра, как можно меньше врать. То есть, описывая какое-то действие, обряд, первоначально пытался как можно больше узнать об этом, чтоб уж не совсем было стыдно перед историками. этнографами, археологами и просто мастерами своего дела. По той же причине, быть может даже совершенно излишне, старался не употреблять, особенно в написании диалогов, слов, заимствованных нами в других языках. Надеюсь, что при этом не перебрал с использованием слов устаревших и диалектных, забывая которые, мы, по моему мнению, изрядно огарбили себя и свою речь. Ведь красота - в многообразии мира, в том числе, и в языковом. Кроме сведений, признанных учеными, использовал я и книги, таковыми не считающиеся. Думаю, в сказочной фантастике это позволительно. Так, например, появилась цепочка слов: гусар - хузар - хазар - хозар - козар - козак - казак, что у меня значит одно и то же (не без влияния книги А. Бушкова "Россия, кторой не было"). Так заимствованы были мною понятия "пустенья" и "наката" из книги "Мир Тропы", так использовались тексты "Велесовой книги", многими учеными полагаемой подделкой под старину, и "Песен птицы Гамаюн" А.Асова. Героев своих я тоже почти не выдумывал, я просто брал тех, кого встречал когда-либо в своей жизни, и перебрасывал в созданный мною мир. Многим из тех, кто послужили прототипами, это известно, и они за это на меня не в претензии. Надеюсь, что и остальные, если книга попадет им в руки. тоже обижаться не будут. Исключение, пожалуй составят лишь те, кто явился духовными отцами героев отрицательных. Но тут уж я ничего поделать с собою не мог, поскольку выдумывать героя из головы оказался не способен. Изобилию же лиц и характеров я по большей части обязан службе в армии. Считаю, что с большим количеством лиц, характеров и судеб где-либо ещё познакомится невозможно. Как-никак, а я -создатель основного главного героя Вадима Двинцова, посему и отчество у Двинцова - Игоревич. Я далеко не всегда с ним согласен, но тут уж ничего не поделать, поскольку, появившись на свет, мои герои подчас живут и действуют независимо от меня. Мне же остается только фиксировать их мысли и поступки на бумаге и тихо ругаться или переживать.

Желаю провести время за этой книгой с удовольствием.

С уважением, Игорь Семёнов.

КАТАВАСИЯ

Катавасия - ирмосы (вступительные, оглавные стихи), которые поются обоими клиросами среди церкви, ими покрываются песни канона из утрени.В. Даль "Толковый словарь живого великорусского языка"

Катавасия - многоголосье рассвета.И. Семёнов

Посвящается моему деду - Семёнову Андрею Афанасьевичу, первому, кто познакомил меня с историей Руси, кто, читая по памяти стихотворения и баллады А. К. Толстого, Рылеева, Шевченко, Лермонтова, былины, знакомя меня с народными русскими и украинскими песнями, на всю дальнейшую жизнь привил любовь к родному языку, к родной истории. Размещение на Самиздате посвящая его столетию, которое буду отмечать 28 ноября 2010 года

ПРОЛОГ

Еле-еле заметно, между строгими елями вьется по земле лосиная стежка-тропинка, словно малым ручейком сбегает в овраг, и вот уже, набравшись сил, полозом упрямым поднимается все выше и выше в гору. Тропка - не зверь, ей-то невпример легче проскакивать под низкими ветками, корнями да выворотнями-валежинами, пробираться сквозь колючий шиповник. Чернолесье, словно Студеное море, что разлеглось далеко за полуночь, раскинулось вольно, и кажется забредшему зверю, что нет чаще ни конца, ни краю, что, проросши из малого семени, выстрелил лес стрелами вершин прямо в небесную твердь, и застряли они в своде, пробивши таки. И сердятся боги, и льют сверху, словно с заборола осажденного града на супостата, крутой кипяток. Да высоко больно, стынет вода в полете и падает на землю хорошо если теплой, чаще - холодной, а то и вовсе смерзается, укутывая гордую конду в искристый белый пух.

Самого-то неба снизу и не увидеть, только свет пропускают ветви, да и то потому, что нужен он малым деткам лесным - сеянцам-подросткам, что, вытянувшись в свое время, окондовевши, встанут на смену своим родителям.

Где-то в этом лесу скакали зайцы, мышковали лисы, рыскали лесные витязи - волки, жировал на малиннике медведь, ломили сквозь кусты вдоль болотин, густо посыпанных клюквой-жаровикой, кабаны-секачи, чутко сторожа свиней да непоседливых, порскающих в разные стороны поросят и подсвинков. Где-то в этом лесу, сыто жмурясь и мурлыча, лежит, умывается боровой красавец - черный лев и, рядом почти, не страшась сытого зверя, ходит благородный лось. Где-то в этом лесу воздух полон птичьих голосов, на разный лад вплетающих свои песни в вечное созвучие мира. Где-то рядом, но не здесь... Тишина стоит на горе-хребтине.

Что это? Не по обычаю, не по уставу: стеной встали по всему хребту дубы-переростки. Да и дубов таких сроду не сыщешь: высоты сосновой иль кедровой, стволы - каждый и сорока человекам не обхватить! Стоят сплошняком, сплелись корнями да ветками, бочины друг дружке сминая так, что и мху меж ними жизни нет. И не пройти меж ними, не пролететь, да что там - и проползти-то не выйдет!

* * *

Удивляя деревья, учуявшие давно забытый людской запах, по тропинке к дубовой заставе поднимаются двое. Парубок весен четырнадцати придерживает за пояс, подставив плечо под руку старика, похожего на высохшую сосну: прямого, тонкого, ростом выше парня на голову, с темным как древесная кора и таким же морщинистым лицом, обрамленным седыми волосами с бородой, достигавшими пояса. Только по-молодому светятся двумя кусочками летнего неба одинаковые с парнем глаза. Оба одеты похоже: крашеные луком конопялнные порты и белые крапивные рубахи до колена с вышитыми затейливо воротом, рукавами и подолом. На обоих крепкие сапоги турьей кожи с высокими вытяжными холявами. Юноша остановился, старик подошел к дубам на вытянутую руку, задрал голову, вытянув далеко жилистую шею, и крикнул пронзительно соколом-рарогом. И горы, столпившиеся внизу, поросшие остроголовым черно-зеленым лесом, отозвались многоголосо. Это эхо древлего Чернолесья. Эта чуткая земля - сердце Славии, страж ее души.