Шрифт:
Возможно, Меньшиков, зная об интересе Николая Николаевича к военному делу, информировал о «гостях» именно его? Или же сведения дошли до Великого князя какими-то иными путями? Тогда понятно, почему он не задержался в Кишиневе, в ставке Горчакова, а направился сразу сюда, в Крым. А вот в курсе ли Государь – это, как говорится, хороший вопрос…
В «нашей истории» Николай отправил сыновей в действующую армию для того, чтобы поднять ее дух, подорванный рядом поражений, в том числе и неуспехом на Альме. «Ежели опасность есть, – писал Император Горчакову, – то не моим детям удаляться от нее, а собою подавать пример». В то же время Николай Первый писал главнокомандующему Крымской армией князю Меньшикову: «Сыновьям Моим, Николаю и Михаилу, дозволил Я ехать к тебе; пусть присутствие их при тебе докажет войскам степень моей доверенности; пусть дети учатся делить опасности ваши и примером своим служат одобрением храбрым нашим сухопутным и морским молодцам, которым Я их вверяю».
Но здесь-то не было несчастливых для русской армии Альмы и Балаклавы! Бомбардировки Севастополя – и той не было, а вот череда пусть не очень крупных, но явных успехов на море, наоборот, имела место и наверняка попала как в европейские, так и в петербургские газеты. Что же заставило Николая Николаевича поторопиться – при том, что брат его Великий князь Михаил и по сию пору пребывает в Петербурге?
В «тот раз» Великий князь прибыл в Крым аккурат накануне сражения на Инкерманских высотах и даже вроде бы отличился в нем. Сейчас он поспел прямо к готовящемуся делу на Альме. Надо полагать, князь прибудет к войскам из Севастополя не позднее завтрашнего утра. Имея некоторое представление о его неуемном характере, не удивлюсь, если Николай Николаевич не станет тянуть и прибудет уже сегодня вечером…
Кстати – не забыть включить сведения о Великом князе в информационный бюллетень. И подготовить отдельную справку для Фомченко – ему, первому из нас, придется налаживать отношения с высоким гостем…
И это тоже тема для размышлений об упругости ткани истории: какие последствия способно вызвать слишком раннее появление царского сына в Севастополе? И в любом случае он не сможет пройти мимо такого поразительного факта, как явление гостей из будущего…»
Глава третья
Миноносец «Заветный».
27 сентября 1854 г.
Мичман Красницкий
Мины выстроились в два ряда вдоль бортов, на рельсах. Остается только радоваться, подумал Красницкий, что во время набега на Зонгулдак, того, что так неожиданно закончился переносом в прошлый век, корабли не успели побросать взрывчатый груз за борт, как это было предусмотрено планом операции. Вообще-то после налета гидропланов «Заветный» и «Завидный» должны были дождаться ночи и нанести туркам повторный визит, выставив минные банки на внешнем рейде Зонгулдака. Для этого от самого Севастополя миноносец шел с загроможденной палубой и сильно перегруженной кормой.
Спасибо, хоть во время боя с англичанами опасного груза на «Заветном» уже не было – шальной осколок, угодив в один из смертоносных шаров, мог превратить миноносец в огненный шар. По приходе в Севастополь мины сдали на берег – и вот теперь приняли вновь, чтобы использовать по назначению. Жаль, их всего восемнадцать, больше минные слипы старенького миноносца, построенного еще до русско-японской войны, не вмещали.
Мины предстоит выставить как раз там, где должны встать французские и турецкие деревянные линкоры. Дальнобойность гладкоствольных пушек невелика, и, для того чтобы снаряды долетали до русских батарей, так хорошо видимых на фоне неба, придется подходить к самой кромке мелководья. Надо полагать, французы пустят перед кораблями барказы для промеров глубин, и как бы они не обнаружили при этом минную банку! Конечно, якорные мины установлены на большое заглубление, и барказ никак не может задеть свинцовые колпаки взрывателей рога – но мало ли? Вода в Черном море прозрачная, и какой-нибудь остроглазый матрос вполне может углядеть притаившуюся в глубине рогатую тень…
– Немного правее, Федор Григорьич! – крикнул с бака мичман Оленин. Он поднял к глазам хитрый дальномер и нашаривал на берегу намеченные со вчерашнего вечера ориентиры.
– Еще саженей семь вперед – и будет совсем хорошо!
Командир миноносца посмотрел на минера. Красницкий кивнул, старший лейтенант наклонился к трубе переговорника, выдернул из амбушюра кожаную затычку:
– Малый вперед, три влево!
Рулевой закрутил колесо штурвала, нос корабля не спеша покатился в сторону берега.
– Еще… еще… давай! – Адамантовский офицер махнул рукой. Хотя он же не офицер, вспомнил Красницкий; почему-то у «потомков» в их двадцать первом веке чин мичмана считается унтер-офицерским. Но дело свое он знает…
– Сброс!
Трое матросов навалились на тележку; стальные колесики взвизгнули на рельсах, и мина вместе с многопудовым чугунным якорем ухнула в воду.
– Ждем… ждем… ждем… давай!
И новый фонтан брызг за кормой.
Мичман поглядел на секундомер. Минная постановка идет точно по графику. Сначала – восемь мин в линию от оконечности мыса Лукул; еще десять встанут чуть ближе к берегу длинной дугой, прикрывая северные отроги плато и устье реки. Для этого придется делать второй заход, и надо поторопиться – вот-вот морская вода растворит сахар, высвобождая пружины стопоров, и мины первой линии станут всплывать.
– Пятая… шестая… седьмая… все! – вслух считал лейтенант. – Николай Алексеевич, пошли на новый заход!
С мостика раздалась команда. «Заветный» описал широкую дугу, выходя на траверз мыса Лукул. «Потомок» снова поднял дальномер, мерно отсчитывая дистанцию и пеленги.
– Как ваши якорные мины толково устроены! – заметил прапорщик Кудасов. – Не то что наши, системы Якоби. Можно ставить на полном ходу, с любого корабля. Даже рельсы не обязательно иметь – приколотить к палубе деревянные рейки, и готово дело!