Бирксон в ту секунду был очень близок к смерти. Три пистолета нацелились на него из круга полицейских, ожидающих команды стрелять. Им не нравилось, когда к начальнику относились подобным образом.

Бах и сама была чертовски близка к тому, чтобы отдать приказ. Единственным, что сдерживало ее, являлось знание, что если Бирксон умрет, бомба может взорваться раньше положенного срока. Оставалось только каким-то образом убрать его с дороги и продолжать в одиночку, зная, что она обречена на провал. Но никто не скажет, что у специалиста не было возможности проявить себя.

— Но что не дает мне покоя, — проговорил Бирксон, — так это, почему именно сегодня? Что случилось в этот день? Разве сегодня Сайрус Маккормик изобрел комбайн? Или что?

— Сегодня мой день рождения, — немного стесняясь, сказал Ханс.

— Твой день рождения? — несмотря на то, что он знал это и так, Бирксон сумел сделать удивленное лицо. — Твой день рождения. Это же отлично, Ханс. Всего самого наилучшего, дружище! — Бирксон повернулся к офицерам и взмахнул руками. — Давайте, споем. Ну, это же день рождения Ханса, ради всего святого. С днем рождения тебя, с днем рождения тебя, с днем рождения тебя, дорогой ты наш Ханс... — фальшиво запел Бирксон, описывая руками большие круги и абсолютно не попадая в ритм.

Но его пример был так заразителен, что несколько офицеров сами не заметили, как стали ему подпевать. Он начал обходить полицейских, вытягивая из них слова зачерпывающими движениями рук.

Бах стиснула зубы, чтобы удержать себя в руках. И вдруг поняла, что тоже поет. Сцена была слишком фантастической и невероятно мрачной...

Не только она одна это почувствовала. Один из ее подчиненных, храбрый офицер, который на ее глазах неоднократно проявлял отвагу в бою, в обмороке рухнул на землю. Женщина-полицейский закрыла лицо руками и побежала по коридору, громко кашляя на бегу. Она добралась до ниши в стене, и там ее вырвало.

А Бирксон все продолжал скакать. Бах уже почти выхватила пистолет из наплечной кобуры, как он вдруг закричал:

— А что за день рождение без вечеринки? Давайте устроим праздник!

Бирксон огляделся вокруг и, наконец, его взгляд задержался на цветочном магазине. Он направился туда и, проходя мимо Бах, шепнул:

— Делайте рентген, живо!

Это оживило ее. Ей отчаянно хотелось верить, что он знает, что делает, как раз в тот самый момент, когда его безумие, казалось, достигло пика, Бирксон показал ей свой метод. Отвлечение. Пожалуйста, пусть это будет трюк... Она повернулась и дала офицерам, стоящим на краю площади Процветания, заранее подготовленный знак.

Бах снова направила взгляд на Бирксона как раз в тот момент, когда он клюшкой разбил окно цветочного магазина. Раздался оглушающий грохот стекла.

— Господи, — по-настоящему удивленно сказал Ханс. — Зачем ты это сделал? Это же частная собственность.

— И что? — прокричал Бирксон. — Черт, парень, ты собираешься сделать кое-что посерьезнее. Я только все подготавливаю.

Он зашел внутрь магазина и схватил охапку цветов, жестом показывая остальным делать тоже самое. Поначалу полицейским это не понравилось, но вскоре и они присоединились к разграблению магазина, выкладывая огромный венок вокруг ограждения.

— Думаю, ты прав, — запыхавшимся голосом сказал Ханс.

Вкус разрушений раздразнил его, пробуждая аппетит к большему насилию.

— Но ты напугал меня. Я действительно ощутил страх, впервые с тех пор, как перестал быть человеком.

— Тогда давай продолжим.

И Бирксон начал бегать по улице, круша витрины направо и налево. Подбирая в магазинах различные вещи, он бросал их на тротуар. Некоторые разбивались при ударе о гладкий камень.

Наконец, Бирксон прекратил бесчинствовать. Лейштрассе преобразилась. Будучи когда-то вычищенным и красиво обихоженным участком лунной поверхности, улица стала разрушенной, шаткой и беспорядочной, как и наполненная эмоциональным напряжением атмосфера, витавшая над ней. Бах содрогнулась и сглотнула подкатывающую к горлу желчь. Она была уверена, что это предвещало нечто плохое. Вид разграбленной Лейштрассе, бывшей когда-то образцом приличия и благопристойности, глубоко задел начальника полиции.

— Торт, — сказал Бирксон. — Нам нужен торт. Подождите минутку. Я сейчас вернусь.

Он быстро зашагал по направлению к Бах и развернул ее, задевая локтем и уводя за собой.

— Уберите отсюда полицейских, — сказал он, начиная разговор. — Они слишком напряжены и могут слететь с катушек в любую минуту. Вообще, — Бирксон одарил ее глупой ухмылкой, — они сейчас, вероятно, более опасны, чем бомба.

— Хотите сказать, это муляж?

— Нет. Настоящая. Мне знакома его психология. После всех пережитых несчастий, он больше не хочет быть неудачником. Другие обычно ищут внимания и не собираются никого убивать. Но Ханс не такой. Хочу сказать, что он у меня на крючке. Я могу с ним разобраться. Но не могу рассчитывать на ваших офицеров. Отзовите их и оставьте пару-тройку проверенных людей.

— Хорошо.

Бах снова решила доверять Бирксону — по большей части из-за чувства беспомощности, чем чего-то другого. Он устроил неплохое представление с цветочным магазином и рентгеном.

— Может быть, уже все сделано, — продолжил он, когда они дошли до конца улицы и свернули за угол. — Зачастую рентгена хватает самого по себе. Он расплавляет проводку и приводит устройство в негодность. Я надеялся убить его сразу, но он защищен. О, возможно, он получил смертельную дозу, но пройдет много дней, прежде чем он умрет. В этом нет ничего хорошего. Но повреждена ли проводка, мы узнаем, только когда выйдет время. Нам стоит придумать план получше. Вот что я предлагаю.