Шло время, и утихала обида, притуплялась боль. Но видеть Сомкина Надежда Сергеевна уже не могла. Избегала тех мест, где можно было с ним встретиться. Но однажды он сам напомнил о себе.

Как-то поздним зимним вечером постучали к ним в окно. Филипповна уже спала. Надежда Сергеевна отодвинула занавеску, но сквозь промерзшие стекла ничего не разглядела. Отправилась в сенцы, спросила:

— Кто здесь?

И услышала пьяный, заплетающийся голос. Не сразу и сообразила, что это Сомкин.

— Надежда Сергеевна! Я готов выполнить вашу просьбу.

Кровь бросилась ей в голову, она дрожащей рукой повернула щеколду, распахнула дверь и, когда, наконец, разглядела в полумраке его пьяную физиономию, отвесила такую оплеуху, что и без того нетвердо стоявший на ногах Сомкин рухнул замертво.

— Вон отсюда! — прошипела она и захлопнула дверь.

Но с того вечера и началось. Сомкин стал буквально преследовать Ланину, все пытался извиниться. Не получались встречи, он присылал письма. А то и приходил и подолгу простаивал поздними вечерами под дверью.

— Ишь, мужик, совсем ошалел, — с сочувствием сказала как-то Филипповна. — Ну, Надёна, уж больно ты крута.

— Да не крута я, а безразличен мне он, — ответила Ланина, радуясь в душе, что действительно — безразличен. Не было больше в сердце ни горечи, ни обиды. Так, досадное недоразумение случилось.

И уже не избегала она его, не боялась встречаться взглядом. А однажды после очередного совещания даже позволила проводить себя до дома. Сомкин расставаться не спешил, попросил мягко:

— Может, угостите чайком, Надежда Сергеевна. Очень я замерз.

Ланина пожала плечами, сказала без удивления:

— Заходите.

Поставила самовар, собрала нехитрое угощенье. А сметливой Филипповне тут же к закадычной подруженьке заглянуть понадобилось. Ушла она поспешно.

Михаил Семенович обрадовался, что есть возможность, наконец-то поговорить.

— Ох, Надежда Сергеевна! Задали вы мне задачу. Всю ведь жизнь мою переиначили.

— Не надо, Михаил Семенович, — попыталась отмахнуться Ланина. — Кто старое помянет…

— Да не старое… До сих пор хожу сам не свой. И все о вас думаю. Сначала решил — ну, девка сдурела. А потом… Эх, Надежда Сергеевна! Чем больше о вас думал, тем больше вы мне нравились. Однажды решил — будь что будет. Выпил как следует для храбрости — и к вам. Ан вот что получилось. И ведь знаю, что не так поступаю, не то делаю, а тянет к вам — и все тут. Такое чувство, словно вина какая-то на мне.

Спокойно слушала Ланина Михаила Семеновича и выпроваживать не спешила. И еще несколько вечеров провели они вместе. Но когда поняла Надежда Сергеввна, что станет матерью, объявила Сомкину:

— Михаил Семенович! Постарайтесь забыть все, что между нами было. Не хочу, чтобы люди узнали, что это вы… А замуж? Нет, я вас не люблю.

Максим Петрович не замечал, что уже давно тихонечко ходит по комнате и улыбается. Какие это светлые воспоминания. Молодая Ланина всегда видится ему подобно мадонне со старинных картин — с младенцем на руках и непременно среди роскошного зеленого пейзажа. Он даже помнит тот аромат, ту свежесть, которые принесла с собой молодая женщина в его строгий, официальный кабинет.

…Рассказ давно был окончен, а они все сидели тогда друг против друга; и она молчала, словно бы обессилевшая после исповеди, и он молчал, заново и заново перебирая в памяти услышанное и прикидывая мысленно, что же сейчас уместнее всего сказать.

Наконец, не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Что же Сомкин?

Надежда Сергеевна посмотрела на него с укором:

— Хотите все-таки выяснить, кто из нас виновен? Ну, считайте Михаила Семеновича жертвой.

Зорин рассмеялся:

— Да нет, я не виновных ищу. Просто любопытство разбирает — ведь знает же Сомкин…

Надежда Сергеевна усмехнулась:

— Я пригрозила Сомкину скандалом, если он еще хоть раз у меня появится. — Она помолчала и заключила: — Вот видите, какая история.

— Непростая история, — согласился Максим Петрович. И вдруг радостно улыбнулся. — Ну а вы… вы в этой истории — молодец.

Максим Петрович действительно очень искренне радовался. Конечно, прежде всего тому, что Ланина никого не запачкала в своем рассказе и ему не придется еще и с директором школы разбираться, но еще больше тому, что светится она вся, что счастлива своим материнством. Надежда Сергеевна уже попрощалась, ушла, а он все сидел за столом и задумчиво чертил треугольники в настольном календаре.