2

В то утро зал мирового суда напоминал церковь в день чьей-нибудь свадьбы, так как жители Троувера пришли в парадной темной одежде и расселись согласно своей вере: «церковь» — в правой, а «община» — в левой части зала. Они представляли собой то большое разнообразие типов при однообразии костюмов, которое в далекой провинции все еще встречает наблюдатель; почти у всех рты были приоткрыты, а глаза, полные напряженного внимания, застыли на судьях. Трое судей: сквайр Плейделл в кресле, доктор Баккет слева от него и почтенный Келмеди справа — впервые появились перед большинством присутствовавших в роли представителей закона. Любопытство вызывалось не только ходом судебной процедуры, но и видом истца, мелкого булочника из города, откуда деревня Троувер получала все необходимое. Усатое лицо этого человека и его лысая голова привлекали всеобщее внимание до тех пор, пока не началось слушание дела и не появился сам пастор. В своем черном пальто он прошел вперед и остановился, как будто немного ошеломленный. Затем, повернув изможденное лицо к судьям, отрывисто произнес:

— Доброе утро! Сколько народу! Констебль, стоявший позади него, пробормотал:

— Пройдите, пожалуйста, к скамье подсудимых, сэр. Пастор прошел к деревянному сооружению, внутри

которого стояла скамья подсудимых.

— Совсем как кафедра проповедника, — сказал он и засмеялся своим лающим смехом.

По залу пробежал оживленный шепоток, как будто утрата им ореола священника вызвала симпатию к нему, и глаза всех остановились на этой высокой, тощей фигуре и рыжей с проседью голове.

Встав на свидетельское место, истец дал следующие показания:

— Ваша честь, в прошлый вторник днем мне случилось самому ехать на моей тележке через Троувер к тем домам, что повыше оврага; я вошел в дом миссис Хани, прачки, а тележку оставил на улице, я так всегда делаю. Ну, я немножно поболтал с ней, а когда вышел из дому, смотрю: этот джентльмен отходит и идет впереди. Посмотрел я в тележку и думаю себе: «Странно! Здесь только две булки… может, я по ошибке оставил две в доме?» Захожу к миссис Хани и говорю: «Не оставил ли я вам по рассеянности две штуки вместо одной?» «Нет, — говорит. — Только одну… вот она!» «Так вот, — говорю, — когда я шел к вам, у меня их было четыре, а сейчас только две. Странно!» «Может, вы по дороге обронили одну?» — говорит она. «Нет, — говорю, — я посчитал их». «Странно, — говорит она, — может, собака схватила?» «Может, — говорю, только единственный, кого я вижу на дороге, так это вон его». И я указал на этого джентльмена. «Ой! — говорит миссис Хани, — так это же наш пастор». «Да, — говорю, — как мне не знать его, если он мне должен деньги вот уже восемнадцать месяцев. Поеду-ка я вперед», — говорю. Так вот, еду я вперед и подъезжаю к этому джентльмену. Он поворачивает голову и смотрит на меня. «Добрый день!» «Добрый день, сэр, — говорю я. — Вы не видели булки?» Он вытаскивает булку из кармана. «Поднял с земли, — говорит. — Видите, грязная. Но годится для моих птичек! Ха-ха!» «Ага, — говорю, — вот оно что! Теперь понятно!» Я сохраняю спокойствие, а сам думаю: «Это немного легкомысленно с вашей стороны. Вы должны мне один фунт, восемь шиллингов и два пенса вот уже почти два года; я больше не надеюсь получить эти деньги, но, видно, вам этого еще мало! Очень хорошо, — думаю я, — посмотрим! И мне наплевать, пастор вы или нет!» Я обвиняю его в том, что он взял мой хлеб.

Булочник замолчал и стал вытирать грязным платком лицо и огромные рыжеватые усы. Неожиданно пастор подал голос со скамьи подсудимых: «Кусок грязного хлеба… покормить птиц. Ха-ха!»

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем булочник медленно произнес:

— Но это еще не все. Я заявляю, что он сам ел этот хлеб. У меня есть два свидетеля.

Председательствующий, проведя рукой по своему суровому, настороженному лицу, спросил:

— Видели вы какие-нибудь следы грязи на булке? Подумайте, раньше чем ответить!

Булочник уверенно ответил:

— Ни пылинки.

Заговорил доктор Беккет, худощавый мужчина с седой бородкой и беспокойными глазами, видевшими много мучительно-тяжелого в жизни:

— А ваша лошадь стояла на месте?

— Она всегда стоит как вкопанная.

— Ха-ха! — послышался смех пастора.

А председатель сказал резко:

— Так. Вы свободны. Вызывается следующий свидетель… Чарлз Стоддер, плотник. Пожалуйста, расскажите, что вам известно.

Но прежде чем свидетель успел заговорить, пастор громко выкрикнул:

— Отступник!

— Тише, сэр.

Однако по всему залу прокатился воинственный шепот присутствующих.

Свидетель, квадратный человек с красным лицом, седыми волосами, бакенбардами и усами, с живыми темными глазами, слезившимися от волнения, заговорил быстро, тихим голосом:

— Во вторник днем, ваша честь, примерно часа в четыре, я проходил по деревне и видел пастора у его калитки с булкой в руке.

— Покажите нам, как он ее держал.

Свидетель прижал к боку свою черную шляпу тульей наружу.

— Булка была запачканная или чистая?

Сладко улыбаясь маленькими глазками, свидетель ответил:

— Я бы сказал, что чистая.

— Ложь! Председательствующий строго произнес:

— Не перебивайте, сэр. Свидетель, а вы не разглядели другую сторону булки?

Глазки свидетеля заморгали.

— Не совсем.

— Пастор разговаривал с вами?

Свидетель улыбнулся.

— Пастор никогда не остановил бы меня. Я ведь сборщик налогов.

Смех пастора, похожий на лай несчастной, бездомной собаки, подавил нараставшее в зале веселье, и опять на мгновение наступила мертвая тишина.

Тогда председательствующий спросил:

— У вас есть какие-нибудь вопросы к нему?

Пастор повернулся к свидетелю:

— Зачем вы лжете?

Свидетель прищурился и запальчиво крикнул:

— А где вы видите ложь?

— Вы сказали, что булка была чистая.

— Она и была чистая, насколько я разглядел.

— Ходили бы в церковь, тогда не стали бы лгать.

— Думаю, что скорее найду истину в другом месте.

Председательствующий постучал по столу.

— Довольно, довольно! Вы свободны! Следующий свидетель… Эмили Бликер. Кто вы такая? Кухарка в доме пастора? Очень хорошо. Что вам известно об этом деле с булкой?