Народ, пробегая глазами утренний выпуск «Горькой правды», хихикал. Парочка студентов с эмблемой Академии на куртках с восторгом обсуждали «ископаемых» сотрудников магического конклава, наперебой предлагая кандидатуры. «Винсент Оуэн? Ха-ха! Как он там? Эм… О чем это я говорил пять минут назад? Эм…», «Ой, стой-стой-стой! Как на счет Элвина Бри? Кто я? Где я? Кто здесь? Что вы делаете в моем доме? Ха-ха!».

В десять часов я, не смотря на предупреждение, стояла возле входа в Академию, вооружившись «авоськой». Если у пессимиста есть черный чемоданчик «Знал бы, где упал…», то у оптимиста всегда найдется «авоська», в которой лежит целый комплект «авось пронесет!», «авось повезет!», «авось не заметят!».

Кто-то положил мне руку на плечо, заставив меня нервно обернуться.

— Ты — просто молодчага! Ирвина исключили из совета! Сегодня утром! По требованию канцлера от инквизиции! О! Ардал! Я чуть не сказал ему спасибо! — радостно заметил Томас, глядя горящими глазами на газету, свернутую в трубочку. — Я тут просто думал, а стоит ли попробовать свои силы? Даже свои работы взял на всякий случай… Честно, если бы ты не пришла, то я вряд ли стал бы пробоваться, но… Теперь я понимаю, что хотя бы в одной газете, я не буду выглядеть дураком!

К нам пробивался сквозь толпу не выспавшийся Джеральд, прижимая к груди несколько потрепанных учебников и широко зевая.

Судя по тому, что подозрительная, как агент ноль-ноль-семь, старуха на входе меня пропустила, я действительно походила на студентку. Я сразу представила объявление на дверях Академии. «Срочно требуется пожилая женщина с прогрессирующей деменцией, для непыльной работы! Борзость, внушительная комплекция, сверлящий взгляд, громкий и противный голос приветствуются!»

Толпа внесла нас в богатый холл, украшенный со всей помпезностью, на которую только способны архитекторы — колхозники. Золотые завитушки, огромная, похожая на свадебный торт, люстра, зеркала и мраморный пол, свидетельствовали о том, что учиться здесь очень почетно и престижно. В своем «новом» коричневом, как академическая форма, платье, с бумагами для записи и ручкой, я отлично мимикрировала под студентку, прикрывая планшетом отсутствие нашивки на груди.

— Стоять! А ну-ка! Покажи, что у тебя из кармана торчит? Газета? Так, «Магический вестник» — можно. Проходи! А ну ты! Да, ты! Давай сюда, умник! Как имя фамилия? Коллинз? Коллинз, значит. Записывай! Газету сюда! — раздавалось откуда-то из входа в зал. — Мне что? Тебя обыскивать? Бросай в кучу! И вы двое! Чего улыбаетесь? Быстро бросили газеты!

Мы продвинулись вперед, увидев, как перед входом стоит сухонькая дама, записывая имена и фамилии студентов, которые решили принести «Горькую правду» в стены родной альма-матер. Какой-то грузный, слегка взъерошенный маг в синем сюртуке, сверкая глазами и заложив руки за спину, отслеживал любителей «свежей прессы». Я осторожно бросила газету на пол, пользуясь тем, что «прессодетектор» собрал целую очередь. Списки «на потенциальное отчисление», как заметила я краем глаза в заполняемой бумажке, уже заложили фундамент второго столбика. «А кто тогда учиться будет?» — промелькнуло в голове, когда я снова бросила осторожный взгляд на писанину. Когда стал формироваться третий столбик, «список на потенциальное отчисление» зачеркнули и написали поверх «список для профилактической беседы».

Стену украшали красивые надписи, выполненные в сверкающей позолоте:

«Знаний дорога пряма,

О, юный друг!

Магия — это сила ума и рук!»

«В чем сила, брат? — В деньгах! — А вот и нет. Вся сила в руках. Пощупай мои бицепсы!» — тихо сам с собой развлекалась я. Так! Тихо! Где-то в этих стенах завелся поэт — пирожочник! Я подозрительно осмотрелась и прищурилась. Где ты, гений от литературы?

«Мы бережем наши знания!

Издревле так повелось.

Гордиться своим признанием…

Дальше я не сумела прочитать из-за голов студентов, но у меня напрашивалось обреченное «пришлось». Так же был также вариант подписи. «Лось».

Но я поборола себя и решила не смотреть на стены, во избежание приливов неуместного вдохновения. Искушение поднять глаза и насладиться гениальными стихами, было так велико, что я даже закусила губу от волнения. В голове роились экспромты. Я несколько раз повторила этот стишок, чтобы не забыть и записать при удобном случае.

«Есть у меня чувство,

Что в магии я — эксперт!

Требует это искусство

Жертв».

Очередь дошла и до нас. Меня обыскали на предмет запрещенной прессы, даже не подозревая, что я — ее официальный представитель. На полу валялась куча одинаковых газет, явно подлежащих сожжению после долгой и мучительной, как ночная зубная боль, лекции.

— Томас, у тебя нет шансов! — философски заметил Джеральд, морща нос перед зеркалом и приглаживая рыжие волосы. — Ты только посмотри на себя! Ты же — не убеленный сединами старец с заслугами и орденами, ты — просто преподаватель. Думаю, что тебя не пропустят из-за «юного» возраста! Не дорос еще! «Руки, которые не дрожат в старческой трясучке, не могут сотворить ничего стоящего!»

— Помню-помню. Да ладно тебе, — Томас провел пятерней по своим темным волосам. — Между прочим, я — автор теории дифференциации стихий, согласно когерентного распределения магических сил!

— Ага, только почему-то рядом с ней значится не твое имя! — съехидничал Джеральд. Томас закатил глаза. — Почему-то автором ее является профессор Чарльз Блеквуд, светило магической науки, которому ты, будучи выпускником, по наивности показал свои рукописи. Он разнес их в пух и прах, чтобы через месяц предъявить ученому совету «новое научное открытие» и войти в историю, как автор лучшей теории за последние пять лет.