– Моя жена была святым человеком, – сказал я.

– Точно, блаженная идиотка.

– Заткнись! – Прорычал я. – Не тебе говорить о ней. Так кто вы такие? Вы торгуете телами?

– Точно. Ими мы и торгуем. Но против дельца, когда подвернется, не возражаем.

– А этот с фиолетовыми волосами – тоже ваш?

– Он техник операционной. Делает для нас всю грязную работу. Но мы его любим. Настоящий псих. Когда ему понадобилось, переселился в собственного сына.

– А куда дел его сознание?

– Просто стер…

Я ощутил содрогание. Одно дело причинить вред телу, и совсем другое – уничтожить матрицу сознания, по сути – душу. На такое способен только последний мерзавец. А стереть матрицу собственного ребенка может лишь маньяк. Только сейчас я осознал, в какой компании оказался из-за Лины. Она всегда была слишком доверчива к людям. В наше время никому нельзя верить.

– Вы и мою жену… – я долго не мог произнести это слово, – стерли?

– Дождись Горлуфа, он все расскажет.

Я показал ей нож.

– Так вы стерли ее матрицу или нет?

Самоуверенное выражение вмиг слетело с милого личика.

– Да успокойся ты, она жива.

Я почувствовал, что сердце снова может биться.

– Звони им, – приказал я, – введи кратко в курс дела. Скажи, что я не купился. Пусть приедут, как можно скорее… И мы обсудим условия. – У меня уже созрел план действий. – Как, ты сказала, зовут твоего приятеля?

– Горлуф. Это английское имя. Он считает себя англичанином. – Она противно захихикала. – А сам родился где-то в трущобах Северного Бутово. Среди крыс, стариков и плохой пищи…

Странная троица заявилась вскоре после звонка «Лины». Слегка отодвинув занавеску, я смотрел, как они выбираются из катера. Один высокий и тощий, в черном кожаном плаще, судя по манерам – главный. Другой плавный в движениях, длинноволосый, в цветастой одежде, походка женственная, как у манекенщицы. И молодая девушка, почти девчонка, с косичками и леденцом во рту.

В дверь они не стучали, главарь банды скупщиков тел распахнул ее ударом ноги.

Я расположился в кресле в углу комнаты, так мне удобно было наблюдать за всеми сразу.

Лина поднялась с кровати, как только они вошли, прильнула к типу в плаще и, положив руку ему на затылок, долгим поцелуем впилась в губы.

– Называй меня Горлуф, – представился молодчик, тело моей жены он держал за талию. За что я готов был убить его. Если бы только я был убийцей. Но я был всего лишь охранником в банке, которого подставили. В теле больного старика, пусть и бывшего бойца.

Я молчал.

– Это Кики, – представил длинноволосого Горлуф, – он девчонка по рождению, но предпочитает мужское тело. Говорит, так больше возможностей для развлечений. Любит развлечься.

– Но не с таким, как ты, – уточнил высоким голосом Кики, разглядывая меня со злым презрением.

– Жанна, – Горлуф обернулся к девчонке с косичками, – с нашей Жанной шутки плохи. У нее детская травма, и теперь всех грязных стариков она очень хочет прирезать. Так, Жанночка?

– Угу, – кивнула та и с громким чмоком выдернула изо рта леденец, – пососать не хочешь?

– Спасибо, – сказал я скрипучим голосом, – может, потом…

– А ты забавный, – голова с косичками склонилась к плечу, в глазах плясали веселые чертики. – Смерти боишься?

– Это компания у вас забавная, – ответил я. – А я самый обычный.

– Не скажи, – Горлуф разглядывал меня задумчиво. – Если ты самый обычный, то жить тебе осталось недолго. И умрешь ты нехорошо, больно будет. Если же не самый, то я дам тебе спокойно дожить в этом теле, сколько бы тебе там не осталось. Скажи-ка мне, чем ты можешь нас порадовать?

– Тебя интересует золото и бабки? – догадался я. – Золото есть. В тайнике.

– Вот как? А я слышал, твои подельники тебя кинули. Забрали все до копейки…

– Так пишут газеты, – я откинулся в кресле, – но они не знают правды. Просто я решил, что беготня не по мне.

Главарь смотрел вопросительно.

– Не люблю бегать от закона. Ведь срока давности по таким преступлениям нет. Значит меня будут ловить, пока не поймают. Я решил, что скрываться глупо. Лучше посижу немного в кластере, а когда выйду, меня будет ждать новое тело и мое золото. Глядишь, и времена получше настанут. Хотя богач в любые времена живет хорошо. Причем, не один, а в окружении любящих родственников.