— В гору, брат, лезем! Ух как в гору! Оборот растет неоглядно. Кредит, какой хочу, дают. Вот бы теперь твово деда сюда да в это бы дело, в самое пекло! Доволен был бы старик!

И, хвастаясь немного, начал рассказывать, что сделал, что захватил.

— Сам Евстигней Осипович в гости приезжал. Намедни гляжу в окно, парой катит вороных. «Домой, надо быть, катит», — думаю. Вдруг у нашего крыльца — стоп. Бежит, бежит вверх. «А, Иван Михайлович, дружище!» Вот, брат, как пошло! Это что, по-твоему? Сам городской голова, богач, знавал ты в городу у нас такого?

Он опять замахал руками. Виктор знал эту слабость отца: шумно похвастаться.

— Скоро на всю Волгу загремим. Дед в лаптях ходил, а вот внук-то высшие науки кончает. Хе-хе! Да работяга-то какой — в деда весь: домой не захотел ехать, чтобы не отстать от ученья. И мало того — высшие науки, еще миллионер будет. Сам себе голова. А то иного смотришь — высшие науки у него, инженер там, агроном, а за полтораста целковых продается. Мы не таковские!

Виктор смотрел на отца, улыбаючись. А тот бурлил шумно, смеялся одними глазами, плутовски подмигивал и самодовольно, широкой лапищей поглаживал смоляную бороду, сам губастый, тяжелый, похожий на мельничный жернов.

— Нас голой рукой не бери. Намедни Василий Севастьяныч — тоже в гости.

— Какой Василий Севастьяныч?

— Аль забыл? Зеленов.

Виктор вспыхнул, нахмурился.

— Ну?

— Ну и вот, приехал. Гордец был. Держался со мной на манер царя. А теперь в дружки-приятели лезет. Каждый день в «Бирже» чай с ним пьем. Все об тебе расспрашивает: как ты да что жа ты. Про свою Лизавету намекает. Тоже по высшим наукам пошла. В Питер поехала. «Мы, говорит, с дьячками учились, а детям профессоров подавай!» Это Василий-то Севастьянович! И все чего-то намекает… Ой, метит куда-то, мошенник! Ты, Витька, не знаешь, куда он метит?

Спросил наивно, сделал простоватое лицо и открыл рот на манер буквы «о». В глазах бегали бесенята. Виктор сердито подумал:

«Сам ты метишь!»

— А, Витя, не знаешь, куда метит?

Виктор стал малиновым.

— Не знаю.

— Я тоже не знаю, — наивно сказал Иван Михайлович, — а только говорит: «Хорошо, говорит, капитал прибавить к капиталу, одну умную голову к другой». Ведь он свою Лизутку умницей считает. Чудак такой!.. Да ты что краснеешь? Не красней, дело житейское. Мало ли что люди болтают по глупости? А впрочем, поглядел я намедни на эту Лизутку. Она не как ты: приехала на праздники домой. Ну, я тебе скажу: не девка — малина. Тушная такая…

Иван Михайлович сделал руки крыльями и помахал ими вокруг своих бедер.

— Дородной бабой будет. За первый сорт.

— Ну, будет, папа! Нашел о чем говорить!

— Ай еще не люба? Ну, это, знамо, дело твое. А може, другую подсмотрел? Ты мне скажи, если такой случай. Мы не чужие. Поговорить можем.

— Дело еще впереди.

— Ну-ну-ну, уж и сердишься! Экой ты, Витька, репей! Чуть что — сразу брови насупишь! Я ведь так только говорю. Зеленовы, брат, тоже в миллионах ходят. Тут, брат, пахнет такой просторной дорогой, что по всей России ее прокладывай. Маленький капитал — и прибыль маленькая. А большой капитал — прибыль большая. Больше денег, больше работы. Нечего бога гневить: у нас жить еще можно. У нас вот какая страна: работай — и будешь богат, деньги хоть лопатой греби. Как ваши профессора про это говорят?

— Они тоже этого мнения. Россия — страна величайших возможностей.

— Что? Что? Как ты сказал? Величайших возможностей? Вот это самое. Намедни я с Эдуардушкой разговорился, с пивником-то нашим. «Как, — спрашиваю, — у вас в Европах?» Куда, брат, до нас! Там капиталу тесно, как курице в клетушке. А у нас — пустыня. Куда хошь, едешь. Куда хошь, идешь. Ломи, бери, работай!

Он поднял волосатый кулак, стукнул им по столу, так, что вскрикнула посуда и качнулся самовар.

— Р-работай!

Виктор захохотал, откинулся на спинку кресла. Отец поглядел на него с удивлением, потом и сам улыбнулся конфузливо.

— Эк я, будто дома, расходился! Ну ничего. Мы, Андроновы, шумный народ. Сами себе головы.

Положительно, отец нравился Виктору своим отрывистым говором, каким говорят энергичные люди… вот будто рубил непобедимой уверенностью.

— А нельзя ли мне с твоим Лиховым увидеться? Смутил он тебя: слова громкие выпускает, и ты за ним тоже громко заговорил, а настоящего дела я еще не чувствую. Надо бы мне самому с ним поговорить.

— Отчего же? Это, я думаю, можно, — сказал Виктор и сразу спохватился: ему представилось, как шумный, грубовато-фамильярный отец будет говорить с изысканным, вежливым профессором. Это будет очень несуразно.

— Хотя, папа, профессор очень занят. У него нет и часа свободного.

— Ну, занят! Не всегда же он занят. А потом — заплатить можно. Я к нему иду за советом, как к доктору. За совет всегда платят.

— Нет. Это невозможно! — решительно сказал Виктор. — Повидаться — это еще туда-сюда, а платить за советы будет просто оскорблением.