— Мы выбираем таких, которые сами желают быть купцами, — пояснил Иван Михайлович.

— Вот, вот! — подтвердил Зеленов. — Нам давай такого, который сам мечтает стать богатеем. Он вертится, крутится, ночи не спит, все выдумывает, как бы оборот побольше сделать, потому что знает: при обороте и сам сильно наживется. Ему надо скопить первую тысячу — сделать дело самое трудное.

— Разве первая тысяча — самое трудное?

— Самое трудное. Потом уж десять тысяч наживаешь — труда столько же. Три ступеньки ровных, тысяча, десять тысяч, сто тысяч… Вот мы и выбираем: кто на первой ступеньке стоит — эти самые ярые наживатели.

— А они у нас целиком тысячу-то и сбреют.

— Ни в каком разе! Им надо так нажить, чтоб честь не уронить, чтоб все было шито-крыто. Если возьмут нахрапом, мы их со службы прогоним. Кто им тогда будет верить?

— Вы все-таки мне объясните, в чем тут сок. Где и на чем они наживаются?

— А наживаются так: мужик привез ему на двор двадцать два пуда… У Кашина весы свои — гляди, у мужика полпуда не оказалось. У одного, другого, третьего. В базарный день двадцать тысяч пудов ссыпят — вот тебе пятьсот пудов. А мужик нешто из-за полпуда поднимет крик? Да его сейчас же со двора в шею! И ни фунта у него не купят, ежели что!..

Виктор Иванович нахмурился.

— Одним словом, наживают на мужичьей шее.

— Это главный доход, — спокойно сказал Зеленов, как будто говорил о самом обычном деле. — Ну потом с нас четверть копейки на пуде присчитывает. Курочка по зернышку клюет, а сыта бывает. Мужики так и зовут наших скупщиков: «зерноклюй». Нешто не слыхал?

— Да-а, дела! — поморщился Виктор Иванович.

— Что же дела? Так во веки веков ведутся. А нешто в Америках по-другому?

— Конечно, по-другому! Без обману. Доверенный там только жалованье получает да проценты.

— То Америка. У нас пока мало честных людей. Доверенный что? Дай доверенному жалованье, дай проценты — все равно он будет наживаться.

— А не будет наживать — будет спать, — сказал Иван Михайлович.

— Значит, правильно говорит поговорка: «нет богатств праведных».

— Что же, может, и правильно! — с вызовом сказал Зеленов. — Да нешто в этом суть? Мы свое дело ведем честно. Кто от нас плачет?

— А плачут мужики, которых обманывают ваши приказчики.

— Это не наш грех. Это грех приказчика. Нас не касается, кто там плачет, кто кается. Не было бы наших скупок, что получилось бы? Мужик вдвое дешевле продал бы свое зерно. Мы даем самую хорошую цену…

Зеленов заговорил задорно, и его лысоватый лоб зарозовел.

— Ну, ну, Витя, что там! — сказал примиряюще Иван Михайлович. — Ты об этом не думай. Мы ставили дело без обмана.

…Зеленов сам вызвал телеграммами в Цветогорье доверенных. Приходили бородатые, стриженные в кружок, молодые и пожилые, бойкие и медлительные — все с лукавинкой в глазах, все заискивающие, почтительные. Виктор Иванович всматривался в них, беседовал часами. Ему хотелось знать, что это за люди, какие у них планы. Доверенные смотрели на него с изумлением.

— Планы? Что ж, особых планов у нас будто нет, — откровенно говорили те. — Амбары пока возьмем в аренду. Потом зерно будем скупать…

— А потом?

Доверенные удивлялись еще больше, шевелили бровями, чтобы только не показывать свое непочтительное удивление.

— Потом нагрузим и отправим, куда прикажете.

Виктор Иванович говорил им о сортировке, отборках. Доверенные качали головой — соглашались, а сами искоса посматривали на стариков — Зеленова и Андронова, словно удивлялись, к чему такие новшества.

— Понимаете, нам нужно первосортное зерно. Чтобы никакой засоренности, — строго приказывал Виктор Иванович.

И когда доверенные уходили, он говорил отцу и тестю, расстановисто, с угрозой:

— Ну, смотрите, как бы нас не посадил этот…

А к нему, к самому Виктору Ивановичу, в эту зиму раза два приезжал бритый, очень тощий инженер Рублев — специалист по мелиоративным работам. Он торопливо, точно бил в барабан, докладывал о своих проектах, где и как построить плотины на оврагах, где перекопать едва заметные долины, чтобы удержать воду. Иван Михайлович и Зеленов на этих совещаниях больше слушали молча и вздыхая, потому что им непонятно было, зачем бросать на ветер деньги, когда, если истощилась земля, можно взять другой участок, а истощенный бросить.

Во второй раз, когда после долгих разговоров Рублев ушел, Иван Михайлович и Зеленов заговорили длинно и тягуче и почему-то скучно о ненужности всех этих расходов.

— К чему? Зря все. Добро бы — тесно было. А то ведь просторы несусветные. Бери только!

Виктор Иванович нахмурился: это недоверие к его работам ему наконец надоело. Он заговорил решительно:

— Ну-ка, давайте поговорим начистоту. Вы меня, похоже, не понимаете… Вот вы, дорогой тестюшка, и ты, папа, — оба вы согласились, что пословица верна: «Не бывает богатства праведного». А я вот со студенческой скамьи именно мечтаю о богатстве праведном. Папа, ты помнишь, как говорил с тобой профессор Лихов?