«Дней через десять, – написал в ответ Антон. – Мне нужно сначала отыскать дочь. Успеете собраться?»

«Только вынуть картины из рам, упаковать – и я готов».

– …Ложитесь на кушетку… Так… Живот расслабьте… Здесь, говорите, покалывает?… Выше?… А с этой стороны?

Говоря все это, хозяин осторожно наполнил стопки, сделал приглашающий жест, выпил. Антон последовал его примеру, но тут же сдавленно вскрикнул, поперхнулся, захрипел.

– Ничего-ничего, сейчас пройдет, больше не буду, – приговаривал Козулин. – Печень, дорогой, надо поберечь, спиртным не злоупотреблять…

Он взял Антона за руку, вывел через веранду на задний дворик. Там вдоль забора была устроена миниатюрная домашняя аллея в густых кустах бузины.

– Это моя «тропа откровенности». Только здесь могу говорить с людьми начистоту… Давайте постоим минуту… Сердце так колотится… Ваше внезапное появление… Я верил, что рано или поздно это случится, что брат что-то придумает, что Господь не допустит умереть среди иноплеменников, чужаков… Но бывали минуты отчаяния… Ослабевала вера, не надеялся, что доживу…

– …Почему «иноплеменников»? Ах, дорогой мой, на свете нет ни русских, ни французов, ни американцев, ни финнов, ни евреев, ни индусов, а есть лишь два вечных племени: варяги и чудь. Они живут в любом народе, они нужны друг другу, и пока они занимают свои извечные места – варяги наверху, чудь внизу, – все идет хорошо… Но… Но чудь устает быть внизу, а варяги устают, чтобы все шло хорошо… И сцепляются варяг с варягом… А чудь приходит в смятение, видя дерущихся варягов… И тогда вся постройка рушится, и льется кровь – варяжская вперемешку с чудовинской, так что и не различить, где чья…

– …Нет, не возражайте, не спорьте с моей теорией… Она помогала мне пережить последние пятьдесят лет, она создавала стройную картину мира, и если теперь вы докажете мне, что я был не прав, мне уже не успеть придумать новую… Варяжская кровь чуть гуще чудовинской, но простым глазом не различить… Нужен опыт… Мне ли не знать… Сколько раз она у меня перемешивалась вот на этих самых руках… Не успеешь вытащить скальпель из варяжского живота, как тебе уже подкладывают разорванное чудовинское горло… Ах, какая была война, как дрались финские варяги с русской чудью… Один против ста… вот под этими самыми соснами, за этими валунами… Видите, там еще торчат драконовы противотанковые зубы… А чудь лезла и лезла, в танках и самолетах, с пушками и автоматами, волна за волной… И помочь было некому, потому что английские и французские варяги в те месяцы сами едва отбивались от немецкой чуди…

– …Чудь всегда числом берет… Умеют сбиваться в орду, в стаю, налетают, как саранча… А хуже всего, если им удастся завлечь на службу себе хоть несколько сотен варягов… Почему-то часто удается… И тогда нет от них спасения… Кладешь их ряд за рядом, а им конца не видно… Одно слово – белоглазые… Ворвались к нам в госпиталь, хватают всех подряд… Когда гнали нас в свой тыл, я говорю их офицеру: «А этих-то двоих зачем?… Они ведь ваши, я их только вчера оперировал… Не дойдут, вон у них кровь снова хлещет из-под бинтов… Глядите: и гимнастерки со звездами…» А тот: «Настоящие наши в плен не сдаются. Кто сдался – уже не наш. Пристрелил бы как собак. И тебя заодно, белофинская продажная шкура…»

– …Меня заносит… Простите… С тех пор как умерла жена, говорить совершенно не с кем… Она тоже была чудовинка, из Крыма… Слушать умела, как никто… В варяжских женщинах не бывает этого очарования, они не способны забывать себя, растворяться… Им бы только тягаться с вами, только бы вскарабкаться вровень… Это большой соблазн, когда тебя боготворят… Да и остальные, вся чудь, которую я тут лечил… Они смотрели на меня как на вершителя их судьбы… Даже их всевластные ханы… Доходило до смешного… Я не начинал операции, не прочитав молитвы, и они – безбожники! – просили разрешения повторять за мной слова… Хотя их идолы и жрецы могли за это их страшно покарать…

– …Так вы говорите, мы поплывем на яхте?… А хватит ли там места для моих картин?… Варяг не может расстаться со своей добычей, со своим сокровищем… А-а, это яхта без паруса, маленький пароходик?… Но как же я проберусь на нее?… Ведь у них всюду контроль, граница на замке, это они умеют… Хорошо-хорошо, я доверяю вам… Пусть все идет по вашему плану… Если мы выберемся отсюда, я подарю вам одну из своих картин… Кто знает – быть может, вы сумеете кое-что заработать на ней в недалеком будущем…

– …Да, последний одинокий варяг, поневоле ценимая диковинка – таким я себя ощущал все эти годы… Правы ли они были, изгнав и уничтожив всех моих соплеменников, всех местных и пришлых варягов, семьдесят лет назад? Да разве история знает правоту-неправоту? А вправе мы были господствовать здесь тысячу лет? Да, мы построили самую огромную в мире империю. Но разве мы спрашивали чудь, нужна ли ей эта империя, не тяжеленько ли давят на плечи мраморные дворцы? А вправе были европейские варяги затеять – и без всякой причины! – междоусобную мировую резню в начале века? Которая и довела чудь до безумия всех наших революций?

– …Все же в одном поражение пошло нам на пользу – избавило от чувства вины перед чудью. Когда поживешь среди них, внизу, когда насмотришься, что они могут проделывать друг с другом, оставшись без нас, как давят, травят, жгут, калечат друг друга, когда все это испытаешь на себе, кровь словно очищается от всей виноватой гнили…

– …В детстве я, конечно, принимал все на веру, перенял от родителей эту чуму русских варягов, вечную виноватость… Ну а после войны, плена, голода, обысков, издевательств – вылечился. Нет лучшего лекарства от виноватости, чем пожить среди чуди, на тех же, на чудовинских правах. И на смену виноватости приходит презрение. Если презрение заполняет всю душу, им тоже можно жить. Но недолго. Вскоре понимаешь, что и это – болезнь. Как и чувство вины… Особенно если у тебя жена, и родня, и пациенты, и соседи – все чудовины. В них может быть много доброты, и порядочности, и живого чувства, и обаяния, и трудолюбия. Нет лишь одного – взрослости. Чудовины – вечные подростки. Зато в них не встретишь этой страшной варяжской гордыни, этого жуткого самомнения. Ведь даже чувство вины у варягов вырастает от бешеной самоуверенности… Надо же! Вообразить, что не Господь, а они сами – жалкие людишки! – главные раздатчики страданий и радостей в этом мире!..