Православных в России по статистике чуть ли не 80 миллионов, но провинциальные священники утверждают, что церковь регулярно посещают от силы два процента населения. Тем не менее православие ужас как популярно, а особенно монашество, о чем свидетельствует широкое использование его образа в рекламе: питьевая вода «Святой источник», пельмени «Монастырские» (конечно, с мясом), а уж винно-водочные изделия! «Крестный ход», «Исповедь грешницы» (белое полусладкое и будто бы натуральное); «Черный монах», «Старый монах», «Шепот монаха», «Слеза монаха», «Исповедь монаха», «Душа монаха», чай «Китайский монах», с призывами на этикетках: прикоснись к тайне древних монастырей!..

Наверное, покупают хорошо, как и популярные книжки под завлекательными названиями: «Пелагия и белый бульдог», «Пелагия и черный монах», «Пелагия и красный петух», с круглой мордашкой в очках и апостольнике на обложке. Церковный журнал посвятил автору серьезную статью с тщательным разбором искажений христианских истин и монашеских правил; блаженны – или наивны – чистые сердцем! Модный литератор отнюдь не стремился к жизненной правде, он ставил совсем иные цели {1} , вычислив с помощью телевизора и компьютера запросы широкой публики, измученной прогрессом: уютный издалека позапрошлый век, плюс детективный сюжет, плюс загадочные персонажи, неведомы зверушки, какие-то купцы, архиереи, схимники, монашки.

Дорогу, как водится, давно проложили на Западе, после ошеломительного успеха романа «Имя розы» завалив рынок аналогичными по теме, но несравнимо низкого качества бестселлерами, вплоть до бездарной и скучной пародии К. Бакли и Д. Тирни «Господь – мой брокер» (!) о преодолении финансового кризиса в американском монастыре, новинки, предлагаемой на книжном развале. Конечно, фантастический спрос на последние искушения, коды да Винчи и т. п. свидетельствует об устойчивом, неоскудевающем, несмотря на секуляризм якобы постхристианской эпохи, интересе – ко Христу.

И повседневная пресса не отказывает монашеству во внимании по той же причине, сформулированной Буратино: здесь какая-то тайна. Статьи бывают доброжелательные, с высокопарным описанием природы, распорядка дня, вкусного обеда и сердечной матушки, и, наоборот, разоблачительные, рисующие мрачный пейзаж, жестокую дисциплину, скудное меню, корыстное начальство и вопиющее нарушение прав человека. В одной столичной газете прямо писали, что игуменьи используют молодых послушниц в целях привлечения спонсоров, так сказать, в уплату за щедрые пожертвования… Жаль иногда, что Церковь предпочитает не судиться.

«За каменной стеной», «За монастырскими стенами», излюбленный «Обитель строгого режима» – заголовки намекают на жуткие постыдные деяния, которые совершаются в мертвой тишине наглухо запертых келий. Но вот, кажется, «Комсомольская правда» предприняла многообещающую разведывательную операцию, заслав лазутчицу в монастырь за Уралом {2} . Девушка притворилась, что пробует силы на предмет монашества, была обласкана, ей открылись все двери… И что же? Да ничего сенсационного; передавала в газету репортажи почти восторженные… Кто знает, может, приедет когда-нибудь в монастырь не понарошку.

Но обычный способ корреспондентов, командированных на пару часов за экзотикой – фантазировать в меру собственной испорченности, сочиняя причудливые объяснения непостижимого явления, каким остается монашество для всех, чуждых и даже не совсем чуждых христианству. Что ж,

Вообще-то уже во времена святителя Игнатия московские журналы называли монашество анахронизмом. К. Леонтьев цитировал полученное им письмо: «В наше время монахом может стать идиот или мошенник». В начале ХХ века считалось хорошим тоном высмеивать монахов как тупых невежд, никчемных для блага человечества, совершающих бессмысленное насилие над природой. В 1908 году в серии с красноречивым названием «Религия и церковь в свете научной мысли и свободной критики» вышла книжка протестантского богослова Адольфа Гарнака «Монашество. Его идеалы и его история». С раздражением, сглаженным иронией, автор разоблачает абсурдность поведения фанатиков-аскетов, истязающих себя с неведомо какой целью, разве ради музейного хранения давно устаревших обрядов.

Монашество и теперь в России, когда оно хилым цветочком пробивается сквозь асфальт {3} , пытаясь родиться заново, критикуют со всех сторон. Настроенные широко и современно доказывают, как и столетие назад, что монастыри отжили свой век и куда полезнее служить ближнему через благотворительные и социальные учреждения; жалеют горемычных монахов, утративших право на простое человеческое счастье, потерянных для мира с его стремительным ритмом и красочным фейерверком больших и маленьких удовольствий; особенно трагична участь девочек, лишенных радостей любви и материнства; а если опять гонения – убьют ведь всех! И, наконец, всегда злободневный упрек: уходящие в монахи обрекают человечество на вымирание.

Писатели газет, иронизируя по поводу «уютных мифологем» о древних временах, когда люди были благочестивее, а пища вкуснее {4} , на ходу создают мифологемы иные: среди иноков тогда, как и всегда, процветали ссоры, воровство, пренебрежение к больным и конфликты с властью, но зато царила демократия и все высшие церковные должности были выборными («НГ-религии»). Известный контингент, обозначаемый как «обновленчество», более чем дружественный по отношению к староверам, католикам, протестантам и иудаистам, категорически не приемлет монашество, правда, именно русское: Тэзе {5} и прочие иноземные кущи приверженцы православия с человеческим лицом охотно посещают и воспевают.