Аврора, увы, постепенно таяла. Ничего не поделаешь. Чтобы устоять перед чарами Занозы недостаточно быть машиной; никакой, самый рациональный разум не защитит от искреннего обаяния, а отсутствие сердца не спасет от возрождающейся способности испытывать эмоции. За последнее такие как Аврора готовы были отдать всё — и сердце, и разум, и даже свободу. Заноза в это до сих пор не верил, а, стало быть, не понимал, что сам разрушает то, что ему так нравится. Ну, и хорошо. Потому что понимание ничего не изменило бы. Заноза не может не очаровывать, а Аврора не может не поддаваться чарам, от этого в их взаимоотношениях царит полная гармония, а до неизбежного разрушительного финала еще слишком далеко, чтобы о нем беспокоиться.

К тому же Аврору, которая перестанет быть ледяным компьютером, Заноза может полюбить еще сильнее, чем нынешнюю.

Словом, человеческая жизнь, пусть и в половину не такая насыщенная, как у Авроры или Занозы, стала неотъемлемой частью существования Хасана. Неотъемлемой и отнюдь не самой неприятной. А выход семейства Атли на контакт оказался тем закономерным следствием, которого Хасан не ожидал, но к которому успел подготовиться. Заноза-то за его семьей — за всеми ветвями раскидистого семейного древа — следил куда тщательнее, чем он сам, был в курсе основных событий, и о том, что Атли разыскивают родственников, всех, включая самых отдаленных, предупредил заранее.

А вот к визиту Майкла они готовы не были. Кто мог предположить, что в династии висконсинских Атли вырастет парень, мечтающий служить в ФБР? Мужчины этой ветви семьи даже под призыв первой очереди не попадали, относились ко второй категории годности к службе, будучи «заняты в военной промышленности».

— Они в ней заняты примерно, как я, — прокомментировал Заноза. — Только… более легально. В основном. Мы даже общаемся время от времени по разным вопросам. Ясное дело, они там понятия не имеют, кто я и что я. Ну и считается, что я про них тоже не знаю.

Он бы и не знал, если б не был собой — крайне любопытным и крайне дотошным гением, углубившимся в раскопки чужой семейной истории.

А бизнес висконсинских Атли стал еще одной причиной визита Майкла в Алаатир. Его отец, Эндер Атли однажды допустил обмолвку, из которой стало ясно, что он слышал о «Турецкой крепости».

— Упомянул про кавказскую кровь, — так передал обмолвку Заноза со слов Майкла, — мол, кавказские Намик-Карасары, начиная с твоего сына, все — благородные разбойники. Конь, бурка, килич[3] и незаконные методы защиты угнетенных. Для Майкла последнее — как удар бойком по капсюлю.

— Незаконные методы? — Хасана ошарашила кавказская кровь, но не настолько, чтобы проигнорировать обвинение в нарушении законов.

— Защита угнетенных! Не, ну, сабли он тоже любит, если что.

Некоторое время Хасан размышлял, спрашивать насчет крови или подождать, пока Заноза расскажет сам. Не зря же он провел с Майклом почти всю ночь, наверняка выяснял такие подробности о семейном расследовании, каких не нашел бы сам. Не нашел бы уже потому, что никаких кавказских корней искать бы не додумался. А если Заноза что-то узнал, он этим рано или поздно поделится. Вопрос лишь в том, когда именно.

Заноза же призадумался, стоя перед телевизором — перед безразмерной плазменной панелью, которую он называл телевизором, а Хасан — разрушающим психику шайтан-устройством. Сегодня даже звук был выключен, и мельтешение людей, слов и чисел на поделенном на множество секторов экране не несло вообще никакой информации.

— Почему Кавказ?

— Дискриминация? — мурлыкнул Заноза, разворачиваясь к нему. — По национальному признаку?

— По национальному признаку я дискриминирую только англичан. Они сами напрашиваются. Так что с Кавказом?

— Сын у тебя остался на Кавказе, прикинь? Ты ж там воевал. Фронтовой роман, прекрасная юная черкешенка, всё как в кино, только ты на ней женился. Ну, типа, взял второй женой. В смысле, первой — тебе пятнадцать было, с Хансияр-ханум вы тогда еще даже не познакомились. Но мог бы и второй, ты же турок.

Хасан уже довольно смутно помнил войны, в которых довелось участвовать при жизни. Много их было. А действия Османской империи на Кавказе оставляли желать лучшего, так что вспоминать о них совсем не хотелось. Но жену он не забыл бы, особенно прекрасную и юную. Особенно черкешенку. Учитывая, что воевал-то в Грузии.

— Почему же я не увез ее в Карасар?

— Так она православная!

— Черкешенка?

— Ты вот… — Заноза досадливо дернул плечом, — на взлете сбиваешь. Турки крадут в гаремы черкешенок, это всем известно.

Разумеется. Это всем было известно в те времена, когда Заноза еще учился в школе. За двадцать лет до начала Первой мировой.

— Ладно, так почему же я не украл ее в гарем?

— Потому что она была грузинка. Из Батуми или Ардагана. Не воевал ты в Адыгее, негде тебе было черкешенку взять. А грузинку ее зашоренная православная семья в гарем не отпустила. Но когда понадобилось, ты помог им бежать от большевиков и, в конце концов, они все оказались в Англии.