Шрифт:
«Пошуровать, что ли, на счастье?» — подумал геолог, пробегая пальцами по забитым песками ребрам сланцев. Вдруг его загрубевшие пальцы нащупали что-то очень холодное и как будто маслянистое.
«Металл!» Очищая плоский, вроде крупного боба, льдистый комочек от влажной глины, Андрей Николаевич поднес его близко к глазам — на дне шурфа было темновато, — это оказался самородок, первый золотой самородок в его жизни! На округленных углах сквозь бурую рубашку окислов золото светилось тем мягким блеском, какого не знает ни один другой металл или минерал. Тяжело и глухо стукнуло сердце, даже голова слегка закружилась…
Вечером промыли всю породу с плотика. Кроме первого самородка — он весил пятнадцать с половиной граммов, — на дне лотка оказалось еще два, маленьких, и изрядная щепотка золотого песка.
— Под-хо-дящ! — удовлетворенно протянул Иван Иваныч, принимаясь с особым азартом крошить мороженую медвежатину.
Наташа, просушив драгоценный металл на горячей плите, взвесила его и взялась за подсчеты.
— Сколько? Чего долго копаешься? Скоро ли? — то и дело, изнывая от нетерпения, допытывался Нефедов.
Хотя начальник прятал добродушную усмешку в дремучей каштановой бороде, но и в его глазах светилось горячее любопытство.
— Сорок три грамма золота на тонну! — наконец задорно выкрикнула девушка.
Нефедов даже присвистнул.
— Да правда ли, доченька? Такого и на Незаметном не бывало. Не обсчиталась ли? — в голосе Ивана Иваныча слышались и радость и сомнение.
— Что вы, дядя Ваня! — уверенно прозвучал ответ. — Среднее по четырем пробам. Пять раз проверила! А самородки я выбросила из подсчета!
— Пошто? — крикнул Нефедов, раздражаясь.
— Правильно сделала, — вмешался Прилежаев решительно. — А если они случайные? Тогда как?
— А ежели повсюду? — подступил Иван Иваныч к геологам, словно говоря: «Как же вы, ученые, а такого пустяка не понимаете?»
— Подумаешь, забота! — схватил Андрей Николаевич отбивавшегося Нефедова в охапку. — Приплюсуем граммы за счет самородков, и все! — Он закружил старика по зимовью, напевая густым басом:
Приплюсуем, вот и все, Будет целых пятьдесят!_ Ура! Пировать! — крикнула Наташа восторженно. — Сегодня ужин варим с солью! С солью, с солью! С солью, с солью! — подхватила она ритм вальса.
Лоб Ивана Иваныча был еще стянут глубокими складками, но усы дрогнули: вот-вот поползут кверху…
В этот вечер геологи совсем забыли о беспощадных стихиях, которые могли шутя стереть их с лица земли. Даже постоянная настороженность Нефедова — он всегда чувствовал ответственность за благополучие своих «ребят-несмышленышей» — и та испарилась.
— Уже теперь мы можем утверждать, — уверенно говорил Андрей Николаевич за ужином, — что Безымянный — богатейшая россыпь!
— По одному-то шурфу? — усмехнувшись, вскинул колючие глаза Иван Иваныч. — Неужто не слыхивал про золотые струи?
— Ниткой она, что ли, потянется? — буркнул Прилежаев.
— Не ниткой, а косицей! Я так понимаю, — строго взглянул он на Андрея Николаевича, — хоть десятком шурфов на плотик сесть надо. Тогда видно будет, что к чему. Да и морозы спадут маленько — легче идти будет! — не совсем уверенно добавил старик. Было видно, что у него другое на уме.
— И сейчас ясно, что россыпь богатая, — вмешалась Наташа, — знаете, какой теперь нижний предел для драги?
— Меньше грамма на тонну, какие-то доли, — отозвался Андрей Николаевич, — а у нас и поверху больше пяти.
— Нет, вы представляете себе, — сверкнула глазами Наташа, — если наша россыпь такая богатая, каким же должно быть коренное месторождение? Вы посмотрите, — Наташа рисовала пальцем на столе план, — вот речка Безымянная (это название укрепилось за притоком с золотоносной россыпью). — Золота по ней только в верховьях нет. Значит, — она задорно взглянула на дядю Ваню, — коренные жилы где-то на северном склоне гольца залегают!
— Или были? — скептически вставил Иван Иваныч. — Может, золото целиком в россыпь ушло?
Прилежаев насупил брови: эта неприятная мысль не приходила ему в голову.
— А я думаю, что есть! — забарабанив кулачками по столу, уверенно крикнула Наташа. — Северный склон затаежен, там очень глубокие наносы…
— Раньше россыпь надо разведать! — с тихим упорством настаивал Иван Иваныч. — На все сто процентов!
— Доразведаем или нет: это теперь в руках, то бишь в лапах, Кривого, — и он кивнул в угол на больного пса. — Шутка ли? Ведь рысь едва не от морды до хвоста его распорола! Сам, бывало, нас подкармливал, а теперь нахлебником стал. — За улыбкой начальника угадывалась тревога.