— Негодяй! — говорила Карцевадзе. — Подумать только, какой негодяй! — Она вдруг вскрикнула: — Это что еще? О господи! Лишь этого мне не хватало!

Раздались аккорды сигнала общего оповещения. Послышался смеющийся голос Венты:

— Девушки! Как вам живется? Вы там у себя ничего особого не замечаете?

— Чтоб тебя черти побрали, — ответила Карцевадзе.

— Ничего не понимаю, — продолжал Вента. — Я же хотел только из отсека в отсек свободно ходить. А тут сижу, замечтался, футбольные ворота себе представил: хорошо бы сыграть! Глядь — стоят во всю стену ворота. И с сеткой!.. Вы скорей приходите, я теперь боюсь вообще думать. Надо как-то эту петрушку расхлебывать, — закончил он самым ликующим тоном.

— Понимаю, — отозвалась Лена.

Она глубоко вздохнула, грустно усмехнулась и начала стягивать с себя спецкостюм. Получалось, что всякая мысль, нашедшая в мозгу любого из них яркое образное выражение, неизбежно теперь окажется олицетворенной в этих феррилитовых фигурах и, следовательно, доведенной до всеобщего сведения.

— Идиот ты несчастный! — опять закричала Карцевадзе. Вот я приду сейчас…

Лена смело взглянула на Венту, стоявшего посреди комнаты: она теперь не боялась его. Копия была удивительно точной. На лице застыло выражение озорства и растерянности, то самое, с каким он говорил: «Я хотел тогда поцеловать тебя, Леночка».

«Никто не видит, я могу любоваться», — подумала она и посмотрела на Венту уже не только смело и без смущения, но с радостным удивлением.

— «Я хотел тогда поцеловать тебя», — шепотом проговорила она, передразнивая его, и вдруг увидела, что рядом с Вентой, прильнув к нему, стоит она сама!

В растерянности Лена с минуту вообще ни о чем не могла думать. «Но как же? Как же? — мысленно повторяла она, и лишь постепенно к ней возвратилась обычная собранность. — Надо подумать о чем-то другом. Представить вместо всего этого книжный шкаф, стол… Скамейку!»

Плотно зажмурив глаза, она заставила себя ярко-ярко увидеть садовую скамейку на литых чугунных ножках и россыпь кленовых листьев на земле вокруг…

Она открыла глаза. Все так и было: скамейка, оранжево-желтый ковер опавших звездчатых листьев…

«Пока не разобрались с этим, самая строгая дисциплина, приказывала она себе. — Думать только о деле. И только логически! Никаких эмоций! Никакого образного мышления!»

Уходя из каюты, она оглянулась: садовая скамейка и не подумала исчезать. Магнитный формирователь знал свое дело. Вот только зависим он был совсем не так, как ожидалось.

В операторской Лена увидела Венту и Карцевадзе. Они стояли друг против друга в позах готовых к поединку боксеров, а между ними высилось что-то похожее на куст цветущей сирени.

Лена пригляделась. Это была вздыбившаяся прямо посреди пола морская волна. Возле нее лежало несколько больших бело-зеленых арбузов и здоровенное бревно. Его старая кора была в трещинах и наростах. Жаба сидела на одном из них.

— Ты смотри, — сказала Карцевадзе, — какие невинные штучки! Концы в воду прятал! — Она повернулась к Венте. — Признайся: что было? Вот это, вместо арбузов?

— Что было, то было, — сердито ответил Вента. — Про это я тебе не обязан докладывать.

— Я принимаю дежурство, — сказала Лена, подойдя к приборной панели и переключая несколько тумблеров.

С этого момента ее суждения пользовались наибольшим весом для логических машин Автономного пульта.

Лена продолжала:

— Прежде всего надо выяснить, как обходиться с этими… Она замялась. — С этими…

— Творениями, — подсказала Карцевадзе. — Вообразить только! Мне явилось такое… Никакими словами не передать! Оно и сейчас там, в каюте. Бр-р! И знаете… — Держась за сердце, Карцевадзе крутила головой. — Еще два-три таких сюрприза… Мне этот милый поклонник и на Земле достаточно крови попортил. Полетим сегодня на Сорок девятую, и с этой станции я не вернусь.

— Конечно, — подхватил Вента. — Гуляй там себе по главному коридору: семьсот пятьдесят метров в один конец, семьсот пятьдесят в другой. Райская жизнь!

— Товарищи! — вмешалась Лена. — О чем вы, товарищи?

— А всё проще простого, — бодрым голосом сказал Вента. Я нашел выход. Хотите, чтобы исчезло? Представьте себе лишь, как это место выглядело раньше. Ключ в зрительной памяти. У кого она лучше, тот легче и справится. Даже полезно: будем ее развивать. Дополнительная тренировка!

Карцевадзе с ненавистью посмотрела сперва на него, потом на бревно. Бревно исчезло.

— Чуть не представила я себе очень образно, что двинуло это бревно тебя, милый друг, по башке, — сказала она, вновь глядя на Венту.

— Но-но-но! — Вента погрозил пальцем. — Ты эти штучки брось!

— Да уж, — сказала Карцевадзе, — теперь даже тебе придется быть вежливым…

— …Ты виновата во всем, — сказал он, когда Вера Карцевадзе ушла и они остались одни.

— Я? В чем?

— В том, что я о тебе все время думаю. Ты не считай только, что я влюбился в тебя. — Он кивнул на «морскую волну». — Это была ты. Футбольные ворота — потом. А первой — ты. И тогда я понял, что думаю все время о тебе.