–  И вы уже придумали правила войны, уничтожающей всякие войны?

–  Ищу, - ответил он.

Еще некоторое время мы шагали молча.

–  Хорошо, ищите средства, не облагораживающие, а унижающие войну, - снова заговорил я.
– Воротимся к деньгам, розданным солдатам. Они ведь не унижают войну, а делают выгодным участие в ней. Бой на коммерческой основе… В старину разбойники и пираты, бандиты и флибустьеры…

Он прервал меня:

–  Не согласен! Наш солдат, получив деньги за свою храбрость, разбойником не станет. Он не грабит, а премируется - разница! И еще замечу вам - пираты и разбойники ведь были отчаянными воинами, сражались самозабвенно. Хочу, чтобы дух самозабвения, порыв отчаянной храбрости проник и в ряды наших солдат - хотя бы благодаря раздаче раскрашенных бумажек. Имеете еще возражения?

Я пообещал представить тысячу серьезных возражений, но смог выдавить из себя только одно:

–  Вы представляете себе, какой вызовете гнев в Адане, когда там узнают о вашем самоуправстве! Особенно, если таким же способом распорядитесь остальными деньгами.

–  Плюю на все гневы и кары! И постараюсь сполна высвободить динамизм, потенциально скрытый в этих бумажках. А что до Артура Маруцзяна, которого вы так же уважаете, как и я, и особенно до маршала Комлина, невежеством и глупостью которого вы сами так часто возмущаетесь, то можно с ними и поспорить. Победа над врагом, если она станет известна всей стране… И наша с вами сплоченность…

–  Нет! Не рассчитывайте в этом смысле на меня, Гамов. Открыто выступать против вас не буду. Но и не поддержу.

На этом закончилось наше объяснение. Павел, не дождавшись конца, ушел к разведчикам. Я убедился, что всем раненым - и нашим, и вражеским - оказали неотложную помощь. Затем был привал. Отряд разделился на группки, в каждой делили деньги. Я опасался, что пойдут споры, но дележ совершался под шутки и смех. Офицеры записывали, кому, за что и сколько выдают. Я снова прошел мимо раненых в открытых машинах. Один поднял голову над бортом.

–  Спасибо, командир, за награду! Так по-человечески с нами…

–  Что будете делать с деньгами?
– спросил я.
– Повеселитесь?

–  Не до веселья, майор. В первом же городке, где есть почта, отошлю домой. У жены двое детей.

И другой раненый вступил в разговор:

–  А в дивизии не отберут деньги? Хорошо бы знать заранее.

–  Не знаю, - сказал я.
– Разрешения выдавать деньги не было. Еще как посмотрит начальство.

–  Не отдам!
– злобно сказал раненый.
– Разорву, но не отдам! Теперь это мое, ясно? Мне эта награда сильней лекарства, вроде и кости поменьше болят, а ведь всего вибрировало.

–  Почему не надели антирезонансного жилета? Мы их много взяли.

–  Бой же! Заранее не надеть, он тяжелый. Мы бросились на их орудие, грудь на грудь, нож на нож… И тут меня прорезонировали по ногам и по животу… Очнулся уже в лесу…

Он показал несколько пачек денег и добавил:

–  Не одна общая награда, еще и за орудие. Отметили ребята, что я первый к нему кинулся. Спасибо полковнику - по правде оценил!

Первый раненый снова заговорил:

–  Майор, вы уж не отступайте… Мы понимаем, полковник самовольничал. Пусть разговаривают с нами, если что… Мы скажем свое слово.

–  Снимут полковника - разве поможет ваше слово?
– не выдержал я.
– Установят нарушение воинской дисциплины. И - все!

–  Не отдам!
– еще злей повторил второй раненый.
– При всех в костер брошу. И заколю, кто бросится вытаскивать.

Я отошел. На пригорочке Гамов и Павел уписывали консервы. Моя банка консервов лежала на траве открытая. Я погрузил в нее ложку.

–  Как настроение солдат?
– спросил Гамов.

–  Боятся, что награду отберут. И за вас боятся. Предвидят, что начальство накажет вас. Грозят, что денег не отдадут, а уничтожат. Смятение в душах, Гамов!

Он засмеялся.

–  Это хорошо - смятение в солдатских душах. Нечто непринятое, даже запрещенное в методах войны.

К нам подошли два офицера с денежным пакетом.

–  Остаток. Все раздали по заслугам, лишнее возвращаем.

Поздно вечером мы добрались до Барты. Поплавковые костюмы и плоты были там же, где мы их укрыли. Переправа продолжалась еще с час. Я обошел электробарьер дивизии, все орудия стояли на местах, обслуга несла вахту. Я пошел в штаб. В комнате генерала Прищепы собрались офицеры. Генерал хмуро поздоровался со мной. Гамов предварил мой вопрос:

–  Майор, я доложил генералу о результатах боя и о раздаче денег. Генерал не одобрил, но и не отменил наших действий.

–  Ваших, а не наших, - поправил я.
– Генерал, почему вы так странно оценили события: не одобряете, но и не отменяете? В таком важном деле нужна определенность.

–  Послушайте раньше сводку, - сказал Прищепа, - потом воротимся к вопросу о деньгах. Альберт, прошу.

Пеано - видимо вторично, для меня - прочитал последние донесения. Вторая армия Родера, заняв позиции разоруженного и отступившего пятого корпуса Патины, с юга и востока атакует дивизию «Золотые крылья». Командующий дивизией генерал Филипп Коркин сообщает, что практически окружен, только тыл дивизии, прижатый к морю, еще не подвергся нападению - вражеских кораблей пока не видно. Бои очень тяжелые. «Мои геройские солдаты, массами уничтожая врагов огнем и вибрацией, отошли на вторую позицию, но она тоже подверглась сильному нападению», - доносил Коркин. Генерал просил срочной помощи, у него нет уверенности, что без нее удержит последнюю линию обороны.