Сестра-поводырь распахнула перед нами дверь, и мы вошли в маленький освещённый холл с полом из кусочков мраморных плит, диванчиком и несколькими стоящими около стен старыми стульями. Прямо перед нами поднималась на верхние этажи лестница, похожая на лестницы в советских школах постройки пятидесятых годов.

Справа в конце холла была открыта дверь на кухню, что было понятно по видневшейся в дверном проёме большой кухонной плите и шкафам из нержавейки.

Слева от входа была ещё одна дверь, которая открылась, не дав нам времени как следует оглядеть окружающий нас интерьер.

Я повернулся к открывшейся двери и замер — передо мной стояла икона и улыбалась. Прямо «дежавю» какое-то!

Точно такое же ощущение у меня было когда-то на Афоне, в скиту отца Никифора, когда я увидел в тёмном проёме двери архондарика папу Герасима — такой же внутренний свет божественной любви освещал изнутри этот иконописный лик, лучился в блестящих карих глазах герондиссы, аскетичный овал лица в греческом «апостольнике» свидетельствовал не об измождённости плоти, но об утончённости душевно-эмоционального состояния. Белозубая улыбка была открытой, детски искренней и непосредственной.

— Это матушка герондисса Феодора, — представила нас адельфи Лия. — А это патер Флавианос и господин Алексей из России!

— Это преподобная! — восхищённым шёпотом сообщил мне Флавиан.

Матушка Феодора вышла из дверного обрамления лёгкими шагами и, приблизившись к батюшке, смиренно склонилась, испрашивая его иерейского благословения.

— Евлогите, патер Флавианос!

— О Кириос! — благоговейно произнёс Флавиан, бережно благословляя герондиссу. Таким взволнованным я его давно не видел.

Да я и сам, не скрою, не смог не попасть под воздействие матушкиного обаяния, какого-то сильного позитивного излучения, исходящего от неё. Таких игумений я, определённо, ещё не встречал!

— Простите! — с искренним сожалением произнесла герондисса на английском, — я не владею русским языком! На каком вам удобнее разговаривать: греческом, английском, немецком, итальянском, или на французском?

— Очевидно, на английском? — Флавиан посмотрел на меня.

— Да, матушка! — кивнул я в подтверждение. — Английский будет оптимальным вариантом.

— Евлогите! — кивнула герондисса. — Пройдите сюда, в наш маленький архондарик. Извините, что у нас здесь очень скромно, нам сложно по достоинству принять таких уважаемых гостей!

Архондарик, как и холл, действительно отличался скромной простотой, если не сказать — бедностью. Герондисса сказала что-то на греческом адельфи Лии, та с поклоном вышла.

— Не беспокойтесь, матушка! — утешил её Флавиан, — мы с Алексеем люди провинциальные, приход у нас простой, деревенский, так что мы здесь у вас чувствуем себя прямо как дома!

— А Вы в каком храме служите, далеко от Москвы? — поинтересовалась герондисса.

— От Москвы около четырёхсот километров, в соседней с Московской епархии, в храме в честь Покрова Пресвятой Богородицы, — ответил Флавиан.

— Настоятелем! — не удержавшись, дополнил я. — Ещё у нас есть второй священник, молодой, отец Сергий, монахиня Клавдия и инокиня Галина, все из наших прихожан.

— Как маленький скит! — улыбнулась герондисса.

— А ещё у нас есть воскресная школа для детей и для взрослых, большая трапезная, где у нас после литургии проходят общие трапезы, как в монастырях; архондарик с несколькими гостевыми кельями, новая крестильня и отдельный домик-исповедальня, где батюшка людей на исповедь принимает и для духовной беседы! — выпалил я, подвизаемый каким-то детским желанием показать, что «и мы тоже молодцы»!

— Ты ещё про снегоуборщик расскажи, мой новый ноутбук и кофе-машину в архондарике, — взглянув на меня с упрёком, проворчал Флавиан.

— Ну, да… — опомнился я, — чего-то я расхвастался…

— Алексей! — обратилась ко мне герондисса, глядя своими блестящими улыбающимися глазами, — а Вы тоже клирик церкви?

— Я-то… — неожиданно для себя смутился я. — Да нет, какой я там клирик! Я просто иногда на клиросе пою, иногда читаю, иногда батюшке в алтаре прислуживаю, водителем у него бываю, на требах помогаю, так, по церковному хозяйству что-нибудь делаю…

— Он моя правая рука, матушка, — неожиданно вступил в разговор Флавиан. — И левая тоже, часто ноги, а порой и голова!

— Ого! — изумился такой оценке я.

— Я без Лёши, матушка, наверное, уже раза три помер бы, он мне и нянька, и сиделка, и друг, и соработник, а своими вопросами он меня часто на активную духовную и умственную работу подталкивает, чтобы я не разленился вконец.

— Ага! — согласно кивнул я. — Чтобы «с жирку не сбрыкнул»!

— Что-что? — не поняла герондисса, — это как точнее можно перевести?