– Тут и пробовать нехер, – сказал Николай, но из кабины не вылез.

Некоторое время они изучающе оглядывали друг друга, а водитель, отвернувшись, ждал уже равнодушно. Выражение деланой свирепости на простодушной его физиономии долго не удержалось.

– Ну, иди, Скакунов, – решил наконец Николай, – куда шёл. Не ссы, Соловьёвка.

Скорее всего, здесь сказался атавизм – воспоминание о том времени, когда Ягодное и Соловьёвка ещё не были одним целым и парни обоих концов бились друг с другом не на жизнь, а на смерть.

– Ты запомни, – и это прощальное напутствие наложилось на звук захлопнутой дверцы, – у нас здесь всё просто: если что не так – шесть досок и в землю.

Двигатель взревел, и машина уже дёрнулась, но тут же остановилась, как бы споткнувшись. Николай высунулся в окно.

– А то поставь бутылку, друганами будем, – внезапно предложил он и лицо его помягчело. Водитель глянул на него одобрительно и тоже окончательно сменил гнев на милость. В глазах его появилась мечтательность.

Тем же вечером Михаил с Николаем пили портвейн в проулке у дома Ольги Панкратовны и делились подробностями армейской службы. Николай служил в морской пехоте на Балтийском флоте и рассказывал, как ходили в составе группы кораблей в Адриатику и даже стояли некоторое время у причалов черногорского города Бар. "А там пальмы, сечёшь? – то и дело повторял он, – настоящие". И ещё: "Ты Людку знаешь, что к бабке из Рязани ездит? Людку не трогай. Моя Людка".

Сейчас, вспоминая это, Михаил подумал, что надо бы найти Николая Афанасьевича, напомнить о состоявшейся дружбе и попросить, чтобы в порядке исключения дали эту выписку из похозяйственной книги, чтобы в следующий приезд не мотаться туда-сюда, а сразу пойти в архив, а оттуда в кадастровый отдел.

Купив кое-что из продуктов, Михаил залез в машину и покатил в Ягодное. Проезжая мимо конторы, увидел "УАЗ", и, предположив, что это Николай Афанасьевич пожаловал на рабочее место, зарулил на площадку рядом с домиком из белого силикатного кирпича.

Николая Михаил узнал сразу, хотя тот и сильно изменился со времени их первой встречи. Теперь это был не безбашенный дембель с чубом, а степенный, заматеревший мужик, и бремя власти, коей был он облачён, накладывало на него некоторый барственный отпечаток.

– Здорово, Николай, – весело поздоровался Рябинин.

– М-м, – промычал Николай Афанасьевич, протягивая кряжистую руку, – во-он кто. Землю, слыхал, оформляешь?

– А то. Что за бюрократия у вас тут? Я думал, это у нас в Москве только. – Он рассказал про архивариуса и спросил:

– А вы-то мне не можете дать эту выписку?

– Из похозяйственной книги? Без архивной справки – не можем, – покачал головой Николай Афанасьевич. – Порядок такой. А кто ж там у нас на архиве? – обратился он к уже знакомой Михаилу секретарше.

– Да кто, – сказала та, – Усачёв же.

– От же ж, – Николай Афанасьевич хлопнул себя по колену, – то ж наш, – обратился он уже к Михаилу, – Сашка Усачёв. Нины Васильевны, бухгалтерши, сын. Ва-ажный стал. – А ну-ка набери мне его, – велел Николай Афанасьевич секретарше, и пока она набирала номер, склонился к Михаилу:

– Нину Васильевну помнишь?

Нину Васильевну Михаил не помнил.

– В пенсионный фонд уехал? – повторил Николай Афанасьевич за секретаршей и развёл руками. – Занято-ой. Ну, я его достану.

– А школа есть ещё? – спросил Михаил.

– Школу убрали от нас, – печально вымолвил Николай Афанасьевич, – а какая школа была! Детей сейчас сорок человек, автобусом в Сараи возим.

Михаил помолчал, соображая, хорошо это или плохо, но, судя по выражению лица Николая Афанасьевича, было это хуже некуда.

– Слушай, – спохватился Михаил, – я Людмилу в кадастровом отделе встретил.

– Да, – подтвердил Николай Афанасьевич, посмотрев в окно, – Людмила приезжает. – На лице его промелькнула какая-то застарелая печаль. – Она ж в Москве училась, замуж там вышла. – Он помолчал. – Развелась там, или что, не знаю, – махнул он рукой. – Сейчас в Рязани, в социальной службе.

– Ого! – воскликнул Михаил, но Николай Афанасьевич не увидел здесь ничего необычного.

– Ты межевать-то будешь? – вернулся он к земле.

– Да с кем мне тут межеваться?

– Не скажи, – Николай Афанасьевич склонил голову и прищурился. – Тут сейчас паи скупают – такая чересполосица пошла. Армяне за Прилуками свинарник строят, на Дубцах племенной репродуктор уже отгрохали. А газ протянут да асфальт вам на том краю положат? Вон и москвичи этой весной приезжали, всё под дачи себе ищут. Мы уж тут как в кольце блокады, – улыбнулся он секретарше и сказал Михаилу: – Дай-ка свидетельство гляну.

– Ох, исчёркано всё, смотри, Лена, погоняют они его. Тут одно, там другое… Что это? – разбирал он. – И на что они тебе? – хмыкнул он. – Пятнадцать двор – это я понимаю. А восемьдесят пять ещё на кой? Садить, что ли, там будешь? Только налоги плати.