Что они находят в дружбе с котами и прочими мелкими нашими братьями? Коты никогда не ругаются. И смотрят еще так, ну, как сами старухи смотрят в церквах на Бога, распятого на стене...

Так смотрят коты на своих старых хозяек.

Да.

Да.

Да.

И вот, когда накал тоски вспыхнул, а потухнуть забыл, целых десять дней тетя Фая ждала – вот, сегодня Тиша вернется и жизнь пойдет как всегда. Ждала, на всякое «мяу» вскидывалась: Тишка, ты? Ночью кошмар следовал за кошмаром – Тишка на живодерне!.. Тишка выглядывает одним глазом из болота, нахлебавшись густой зеленой жижи!.. Синий, рассыпающийся на ходу трактор одного из уличных хулиганов Брэка, или того хуже, мотоцикл «ИЖ» с коляской Маятника, переезжает томную Тишку, аккурат на том месте, где у кошек талия...

Тетя Фаина вскочила на десятую ночь и ровно в два часа тридцать одну минуту, одевшись в темноте, с лицом, скомканным отчаянной мукою, вышла из дома. Три ступеньки крыльца хрястнули, дом вслед своей старой хозяйке затрещал: «Не ходи, там темно, черт ногу сломит. Вернись, Фаинка!..»

Тетя Фая погладила угол дома двумя руками и сказала:

– Не тужи, я щас...

Дом вздохнул и провалился в дрему.

Бересклетовский особняк и в темноте был виднее видного, возвышался на бывшем пожаре Колдуновых, как ботик Петра Великого.

Тетя Фаина закрыла замок и быстро пошла к калитке. Прошлогодняя трава мягко шуршала под сапогами. Тетя Фая шла и ничего не понимала, ни куда пошла, ни то, что ночь, все мысли занимала кошка. Кошка-мошка.

У своей калитки тетя Фая порылась в кармане, ключи выпали в жух-траву у забора. Фаина запаниковала, стала шарить по мокрой земле, потом рассудила – пусть лежат, найду на обратном пути, ухватила сухую лесенку из-под яблони и, как муравьиха, потащила ее под мышкой к бересклетовскому дому.

На темной улице ни души. Даже собаки не взлаивали. Воры ворами, а спать-то хочется. Сам не заснешь – никто не предложит, после долгих вечерних прений дружно голосовали за сон все здравомыслящие пухляковские псы.

Тетя Фаина подходила все ближе и ближе, по возможности обходя все лужи на просевшем за три года асфальте, и что будет делать – не очень-то знала. По обстоятельствам.

Ну подойду, решила она про себя, поставлю лесенку, заберусь на нее и позову. Кис-кис-кис! Ну, там еще – кис-кис-кис!..

Может, увидит меня Тишка, вспомнит и прыгнет прямо на руки. И пойдем мы с ней вместе домой. Я за один конец лесенку понесу, а Тиша за другой. А чего? Лесенка легкая, из сухой елки...

Тетя Фая подходила все ближе, ветки хрустели в темноте. Вдруг вспыхнул фонарь на крыльце за воротами. Тетя Фая вздрогнула.

Если от дома она шла быстро, не замечая темноты – дорога-то знакомая, – то у забора Бересклетова она остановилась как вкопанная и прислушалась, затем подставила лестницу и кое-как влезла на нее, глядя в оба глаза на все дела за чужим забором. Тетя Фая примостилась в удобном месте и видела все.

На одном, самом дальнем из трех крылечек стоял солдатик-охранник Эммануил и писал в мокрую, еще не копанную по причине весны, клумбу.

Лампа-цветок над его головой раскачивалась и подмигивала. Тетя Фаина спрятала голову обратно и подождала, а потом снова взглянула туда, где стоял солдатик. Никого уже не было, лампочку потушили, и вся чужая жизнь с постройками за высоким забором погрузилась в синюю мглу, впрочем, освещаемую луной и самыми глазастыми звездами.

Кошки не было. Ни видно, ни слышно. Все окна высокого деревянного терема мягко и чисто стекленели, попеременно открывая изумленному тети Фаиному взору то облако, то два, то звезду, то месяц.

Стоя, сидя, вися на руках, лежа на лестнице, но тетя Фаина провела в таком вот замысловатом положении половину ночи и всю рань.

И в темноте до чего же тете Фае в какой-то момент стало жутко. Казалось, что мертвая Любаша наблюдает за ней.

Еще ветер поднялся. Как понеслись по небу черные облака, тетя Фая с лестницы чуть не сверзнулась, правда, ухватилась покрепче и ничего, удержалась.

Вспомнила, как они прошлым летом с Марусей гуляли вечером, комарье звенело, пахло цветами и пивом с пивоварни, и Любашин голос из-за забора:

– Глянь, ну, глянь же – до чего стильные бабки мимо идут!

Фаина с Марусей тогда остановились и повернули уши, обе в одинаковых хлопчатых платьях в солнышках и пестрых косынках.

– Кого? – донесся из-за забора генеральский наждак.

– Да не кого, а стильные!

– Кто?!

– Бабки вон посередь дороги встали! Одна другой миловидней! – колокольчиком засмеялась из-за забора генеральша.

Так и провисела тетя Фая на своей лесенке примерно до половины восьмого утра, пока аккурат в семь сорок генерал Бересклетов пружинисто не вышел на центральное крыльцо, чтобы ехать руководить хранилищем за полем, лесом и леском.