Пока Арсюха размышлял, прикидывая все «за» и «против», на баке раздался крик:

— Баринов!

Следом выкрикнули Андрюхину фамилию:

— Котлов!

Матросов вызывал к себе боцман, но задачу ставил не он, а старший офицер Рунге. Оглядел вызванных, снял с седой головы фуражку, протёр её внутри платком.

— Значит, так, — сказал он, — пойдёте с отрядами на Кож-озеро для связи. Один — с отрядом капитана Слепцова, второй — поручика Чижова. Задача ясна?

Вот и не осталось никаких сомнений, вот всё и определилось. Арсюха повеселел, кивнул:

— Так точно!

На воду сбросили шлюпку — к берегу решили не подходить, не рисковать, проще было доставить связных на шлюпке, — Андрюха проворно спрыгнул в неё, сел на скамейку, гордо именуемую банкой, пристроил на коленях небольшой сидор с едой, Арсюха замешкался — сидор у него, не в пример Андрюхиному, был в несколько десятков раз больше.

— А багаж тебе такой громоздкий зачем? — полюбопытствовал Рунге. — Ты чего, упаковал все свои манатки и на миноноску решил не возвращаться?

Арсюха угрюмо молчал, Рунге покачал головой. Виски его на мутном утреннем солнце отливали благородным серебром.

— Куда груз такой, спрашиваю? — Рунге повысил голос. — Ты чего, матрос, не слышишь?

— Слышу, — наконец отозвался Арсюха.

— Не дотянешь ведь. В походе будет трудно.

— Дотяну, — угрюмо пробормотал Арсюха. — Своя ноша плечи не тянет.

Рунге с сомнением покачал головой.

— Ну, смотри. Ежели что — вываливай содержимое своего мешка в канаву.

«Фига тебе, — мысленно откликнулся на этот совет Арсюха, губы у него дрогнули, поползли в сторону и замерли. — Чтобы своё да выложить в канаву? Никогда! Это же своё, а не казённое».

Он с трудом перелез через леер и опустился в шлюпку. Следом перетянул за собой мешок.

— Поехали! — скомандовал он белогубому, со светлой курчавой головой пареньку-матросу. Тот покорно сдвинул набок бескозырку и взмахнул вёслами.

Андрюха зацепил в пригоршню воды, слил обратно в реку. Вода была мутная, желтоватая.

— Нехорошая вода, — сказал он, — много ила соскребает со дна, несёт с собой.

— Ну и что? — раздражённо рявкнул на него Арсюха. — Тебе-то, недоделанный, чего до этого? Прорицатель хренов! Химик! Менделеев!

Андрюха усмехнулся и покачал головой: он не понимал причин раздражения Арсюхи.

Через несколько минут шлюпка мягко ткнулась носом в берег — белогубый матросик причалил мастерски, касание с твердью было едва приметным, но Арсюхе это не понравилось, и он заорал на матроса:

— Кормой разверни к берегу, губошлёп! Учить вас, учить, дураков, — не переучить.

Арсюхе хотелось сойти на берег, как адмиралу — важно, с комфортом и не замочить ноги.

Прошло ещё полчаса, и две пешие колонны, над которыми покачивались чёрные штыки винтовок, втянулись в лес.

От комаров не было спасения. Слепцов, громко шлёпая себя ладонью по шее, ругался:

— Вот гады! Хуже большевиков!

Забыл, совсем забыл капитан, что совсем недавно он воевал на стороне большевиков и ел их хлеб.

Тайга, по которой они шли, была сырая, тёмная, встречалось много гибельных мест, укреплённых брёвнами, положенными в несколько слоёв, и сама дорога в монастырь была поперёк застелена брёвнами, ровно обрезанными и тесно прижатыми друг к дружке. Полотно было, конечно, узкое, лишь для одной пролётки, но кое-где оно расширялось — были специально сделаны бревенчатые площадки, чтобы могли разъехаться две повозки.

Слепцов продолжал шагать во главе своего отряда и в такт шагам отчаянно шлёпал ладонью по шее: хрясь, хрясь, хрясь!

Глаза у капитана двигались, вращались по кругу, будто у лётчика, ведущего свой «ньюпор» над вражеской территорией — капитан старался засекать в лесу всякую мелочь, всякие неприметные детали — боялся засады.

Если отряд попадёт под огонь на деревянном полотне, среди топей, то от него ничего не останется — ни фуражек, ни ботинок, всё уйдёт на дно здешних болот, по которым проложена гать.

Но лес был спокоен. Громко трещали птицы, была слышна комариная звень.

Разведка уже донесла десантникам, что в монастыре на Кож-озере окопалась большая красноармейская часть — не меньше полка.